Решающее лето

— Грешен, я тоже люблю поэзию, — ответил я, — и не вижу в этом ничего дурного. Правда, что касается современной, то дальше Элиота я не рискую идти. Не понимаю, почему вы решили отчитывать меня тоном добродетельной матроны, каковой вы, надеюсь, не являетесь?

— Меня это просто возмущает. — Должно быть, она имела в виду не только внешний вид злополучного любителя поэзии. Она буквально впилась в меня пристальным и напряженным взглядом, будто уже видела зримые признаки ненавистного ей перевоплощения. Как и Чармиан, она навязывала мне свою опеку. — У вас просто нет ни малейшего желания взяться… Конечно, вы считаете, что это не мое дело, да?

— Я ничего не считаю. Я просто еще не знаю, что вы хотите сказать.

— Я хочу сказать… Вы, разумеется, сочтете это вздором, но вам следует уйти от Крендалла и заняться настоящим делом. Вы не можете там вечно оставаться.

— Могу, если захочу. Это моя работа, и мне повезло, что я могу заниматься тем, что мне по душе.

— Вернее, не заниматься, ничем?

— Допустим, что так.

— Значит, вы не собираетесь ничего менять?

Она действительно была раздражена больше, чем сама того хотела. Если, бы не этот слишком яркий свет в кафе, возможно, ей удалось бы сдержать себя, но слепящие, как юпитеры, лампы делали нас похожими на боксеров на ринге, и нам ничего не оставалось, как сбросить халаты и поприветствовать толпу.

— Не знаю. Я об этом пока не думал.

— Но вы должны! Неужели вы совершенно лишены честолюбия?

— Почти. По крайней мере, сейчас.

— А знакомо ли оно вам вообще?

— Я всегда был слишком занят, чтобы задумываться над этим.

— Чем вы были заняты?

— Не рычите на меня. Я написал пять книг. Они имели известный успех, у меня есть какое-то имя.

— Почему, — уже перестав сдерживаться, торжествующе воскликнула Элен, — почему же какое-то?

— Потому что я неудачно начал, у меня нет университетского образования, я мало путешествовал и всем, что знаю, я обязан только самому себе. Но главное, я начал с любительской книжонки, где сделал три фактические ошибки и два неверных вывода. Этого мне по сей день не могут простить.

— Однако ваших знаний вполне достаточно, чтобы заняться чем-нибудь серьезным, не так ли?

— Перестаньте понукать меня. Когда я сочту нужным, я займусь поисками чего-нибудь другого, а возможно, не сделаю этого никогда.

— Вы просто-напросто малодушны, — категорически заключила Элен. — Мне все равно, что вы обо мне подумаете, но говорю вам: вы безвольный человек. Вы плыли по течению вслед за Хеленой, теперь готовы плыть за Чармиан.

— Что значит «плыть за Чармиан», объясните, пожалуйста?

— Вы так заняты ее делами, что у вас не хватает времени подумать о себе. Вы ничего не хотите делать для себя, потому что целиком поглощены трагедией Чармиан. Это служит для вас оправданием. Я убедилась в этом.

Я подозвал официанта и расплатился с ним.

— Вы обиделись? — спросила Элен.

— Нет.

Она улыбнулась. Лицо ее тут же стало нежным и добрым. Она, казалось, успокоилась и вздохнула с облегчением, как актриса, удачно сыгравшая роль и готовая снова стать сама собой.

— Да, я вас обидела. Либо надоела вам. В таком случае — простите. Единственное, что меня огорчает, это сознание, что, скажи я вам это другими словами, вы бы выслушали меня и не рассердились. Во всем виноват мой проклятый язык!

— О да, язык змеи, — сказал я. — Не язык, а жало. Пойдемте, уже поздно.

Кто-то вошел и с порога окликнул Элен. Она радостно вскочила со стула.

— Чарльз! Идите к нам! А мы уже собрались уходить. Клод, познакомьтесь — Чарльз Эйрли. А это Клод Пикеринг.

Чарльз Эйрли был очень высокого роста, тучный, в помятом костюме. У него была крупная круглая голова, квадратное добродушное лицо, седеющие белокурые в крутых завитках волосы. Маленькие глазки необыкновенно яркой голубизны смотрели пытливо и внимательно. Взгляд их быстро перебежал с Элен на меня, а потом снова остановился на Элен, и их блеск угас. На вид Эйрли было лет сорок восемь.

— Куда вы? — спросила его Элен. — Домой?

— Куда же еще? Я устал и в скверном настроении. Можно мне сесть за ваш столик? Вы действительно собрались уходить? Подождите. Мне необходимо общество разумных, уравновешенных людей, чтобы избавиться от отвратительного осадка. Элен, Клод!..

Его непосредственность подкупала. Он запросто назвал меня по имени, словно собственных догадок относительно меня было вполне достаточно для более близкого знакомства.

— Вы позволите называть вас по имени, как это делает Элен? Знаете, где я только что был?

— Нет. — В голосе Элен было искреннее любопытство.