Решающее лето

Он то и дело исчезал в ванной, где полоскал горло и разглядывал десны с помощью двух карманных зеркалец, взятых у Элен.

— Бедный папа, — сказала Элен. — никогда не жаловался на зубы, пока соседка не рассказала ему, как во время войны заболела ангиной Винсента. Теперь он будет мучиться, но ни за что не покажется врачу. Видите ли, врач может сказать, что он совершенно здоров, а тогда ему взбредет в голову, что если это не ангина, то что-нибудь еще хуже.

И она засмеялась грубоватым добродушным смехом, как смеются дети над причудами впавших в детство родителей. Она любила отца, но его капризы и странности, очевидно, были нелегким испытанием для нее.

Это был один из тех вечеров, когда нам почти не о чем было говорить. Мы вели какую-то тягостную беседу, прерываемую булькающими звуками, которые доносились из ванной, где отец Элен полоскал горло. Он даже не потрудился закрыть дверь ванной, чтобы мы, не дай бог, не забыли, как он, бедняжка, мучается.

Элен включила радио. Передавали танцевальную музыку.

— Вам не мешает? — спросила она.

— Нет, я люблю, когда где-то далеко играет музыка. Вы слышите эту мелодию?

— Да. Что это?

— Не знаю, но она всегда напоминает мне о вас.

— Почему? — засмеялась она. — Не потому ли, что она такая монотонная?

— Разве вы не помните, где мы впервые услышали ее?

— Нет.

— Однажды вечером, в ресторане Гвиччоли. Уличный музыкант играл под окном.

Она задумалась на секунду, но потом отрицательно покачала головой.

— Нет, не помню. Да и уличного музыканта что-то не помню.

И обаяние мелодии вдруг исчезло. Могло ли быть иначе? Ведь она ровным счетом ничего не значила для Элен. В одно мгновение ее прелесть угасла и для меня.

Комната Элен мне понравилась и явилась даже в известной степени неожиданностью. Я представлял себе, что Элен и аккуратность — вещи совершенно неотделимые. В действительности же мне очень скоро пришлось убедиться, что она была ужасно беспорядочным человеком и аккуратность ее проявлялась только там, где это касалось ее работы и внешности. Как выяснилось, она любила яркие цвета и вместе с тем никогда не носила платья ярких тонов. Однако стены ее комнаты были выкрашены в ярко-желтый цвет, занавеси на окнах были желтые в черных узорах, ковер ярко-синий. На каминной доске, кресле, тумбочке для радиоприемника — всюду в беспорядке валялись книги, журналы. На стенах, приколотые булавками, висели дешевые репродукции — Элен явно не хватало художественного вкуса.

Однако это был какой-то милый и уютный беспорядок, и в свой второй визит к Элен я уже чувствовал себя здесь совсем как дома. В этот раз Стивена не было, и Элен держалась более непринужденно. Нас вдруг охватило непонятное смущение. Я старался подолгу не задерживаться взглядом на Элен, она тоже избегала смотреть на меня. Был чудесный тихий вечер. Цепочка фонарей убегала в сумерки, словно в спокойную синюю даль моря. Детишки, которым давно уже пора было спать, громко кричали за окном, и их высокие звонкие голоса доносились до нас, будто далекое эхо курантов; где-то на соседней улице играла шарманка, и сквозь уличный шум до нас долетали обрывки грустной мелодии.

— Элен, расскажите мне о вашем муже, — попросил я.

Мы не зажигали электричества, и в квадрате окна я видел ее темный силуэт.

— Рассказывать нечего.

— Хорошо, тогда не рассказывайте.

— Не будьте идиотом. Я не то хотела сказать. Просто действительно нечего. Не прошло и месяца, как я уже разлюбила его. Он находился в это время в Линкольншире, я жила поблизости. Мы так поспешно поженились, что потом, одумавшись, я горько пожалела об этом.

— В чем же была его вина?

— Ни в чем! — яростно воскликнула она.

Она замолчала. Шарманка, доиграв мелодию, умолкла.

— Ни в чем, — повторила она уже спокойно. — Во всем была виновата одна я. Понимаете, он был необычайно красив, непостоянен и остроумен. А я решила, что красота, непостоянство и остроумие — это именно то, что мне нужно.

— Что же, в самих этих качествах нет ничего дурного.

— Согласна. Только он умудрялся оставаться таким даже наедине со мной. Он вел себя со мной так, как вел бы себя в кабачке с первой встречной. Он всегда оставался случайным знакомым. Он ухаживал поголовно за всеми женщинами, на глазах у всех, открыто и не стесняясь, и так же вел себя со мной, когда мы оставались одни. Разница была лишь в том, что он еще и спал со мной. Между нами не было искренности, не было ничего нашего… сокровенного… Я не знаю, как это вам объяснить… Словом, у нас не было ничего, что было бы известно только нам двоим. И от меня он требовал, чтобы дома я вела себя с ним так же, как в кафе или в баре. Более веселую и бесшабашную особу, чем я в то время, трудно было сыскать. Я старалась быть такой, какой он меня хотел видеть. А потом вдруг поняла, что не выдержу. — Огни проходящего автобуса упали на лицо Элен. Оно показалось мне постаревшим от горечи и самоосуждения.