Рерих

Интерес к буддизму у Николая Константиновича был отнюдь не случайным. Ведь в двадцатые годы, как отмечал Рерих, «наблюдается устремление учения буддизма в направлении северо-запада и учения Ленина в направлении юго-востока».

Эти мысли художник развивал и в разговорах с Чичериным и Луначарским. — Чичерин и Луначарский не могли не симпатизировать деятельности Рериха в области культурного сотрудничества и политического сближения Советского Союза со странами Востока. Но само собой разумеется, что идеи художника о совмещении этики буддизма с научным коммунизмом никакой поддержки в Москве не получили. Утопичность взглядов Рериха была совершенно очевидна. И не случайно Чичерин назвал Рериха «полукоммунистом-полубуддистом».

Впрочем, похоже, что Рерих остался доволен и тем, что руководители Советского государства, с которыми он имел встречи, отнеслись к нему с доверием. Поэтому, покидая Родину, художник надеялся продолжить свою исследовательскую работу в тесном контакте с советскими научными учреждениями, а это имело для него громадную важность.

В Улан-Баторе Рерих начал готовиться к наиболее трудному маршруту экспедиции через Тибетское нагорье и Трансгималаи в Сикким. Николай Константинович, зная о революционных событиях в Монголии, еще в мае 1924 года писал из Индии в Европу, что считает Монголию носительницей наиболее сильного жизненного потенциала Центральной Азии. И вот художник с экспедицией в героической Монголии. На улицах Улан-Батора революционные воины с чувством пели какую-то песню. Вслушиваясь в ее слова, Юрий Николаевич переводит:

Чанг Шамбалин Дайн…
Северной Шамбалы война.
Умрем в этой войне,
Чтобы родиться вновь
Витязями Владыки Шамбалы.

Из разговора выясняется, что эту песню сложил народный герой Монголии, вождь революции Сухэ-Батор. Как в России, так и в Монголии уже прочно складывается новая жизнь.

Незадолго до отъезда из Улан-Батора Рерих подарил правительству Монгольской Народной Республики «Ригден Джапо — Владыка Шамбалы» («Великий всадник»). Эта картина почти в точности повторяет мотив «Шамбала идет», но исполняет ее художник уже в традициях монгольской живописи, в ярких, чистых красках, без полутонов. В нижней части картины Рерих изображает теперь собрание Великого хурала у подножия горы Богдо-Ула. Передавая картину, художник сказал:

«Монгольский народ строит свое светлое будущее под знаменем нового века. Великий всадник освобождения несется над просторами Монголии… И Великий хуралдан в деятельном совещании слагает решения новой народной жизни. И громко звучит зов красного прекрасного Владычного Всадника. Во время расцвета Азии считалось лучшим подарком произведение искусства или книга. Пришли опять лучшие времена Азии…»

Председатель монгольского правительства Церендорж, побывавший в свое время вместе с Сухэ-Батором у Ленина в Москве, ответил Рериху:

«Пусть идея нашего общего учителя Ленина распространится по всему миру, подобно пламени, изображенному на этой картине, и пусть мужи, следующие этому учению, будут продолжать работу с той же решимостью, с какой несется изображенный Великий Всадник».

Между тем в Улан-Баторе при деятельном участии советских представителей продолжалась подготовка экспедиции к дальнейшему походу. Рерих получил советский экспедиционный паспорт и охранную грамоту монгольского правительства.

Для прохождения тибетских и китайских территорий Николай Константинович уже имел два паспорта. Генерал-губернатор Янь Дуту, желая отмежеваться от спровоцированного не без его ведома ареста членов экспедиции в Хотане, сказал Николаю Константиновичу, что в этом инциденте был повинен китайский посол в Париже, так как выданный им паспорт оказался недостаточно полным. Дабы избежать подобных «недоразумений» в китайских владениях, Янь Дуту любезно предложил новый паспорт, в полноценности которого сомневаться уже не приходилось — в развернутом виде он был длиною в рост самого Николая Константиновича.

Однако Рериху нужно было пройти в те районы Тибета, которые принадлежали Лхасе. В Улан-Баторе находился представитель лхасского правительства Лобзанг Чолдон, заверивший, что путь для экспедиции открыт через весь Тибет. Тем не менее Николай Константинович, наученный горьким опытом, попросил снестись с Лхасой и выдать ему официальную бумагу. По этому случаю в Лхасу был послан с тибетским караваном специальный запрос. Аналогичный запрос сделали и представителю Лхасы в Пекине. Оттуда и был получен еще один пространный документ, дававший экспедиции право продвигаться через Тибет с заходом в Лхасу.