Сны, в которых у меня есть то же, что и у них.
Несколько часов спустя меня будят голоса. Настойчивые. Печальные. И кто-то плачет?
Я слышу стук в дверь.
Случилось что-то плохое.
Я отпираю, на пороге моей комнаты стоит Мари. Рядом Таня, обнимает Алекса. Оливия тоже с ними, ее щеки мокрые от слез. Я тру глаза, отгоняя сны цвета старого неба, и задаю вопрос, который мне совсем не хочется задавать:
– Что случилось?
– Мама только что сказала нам, – отвечает еле слышно Алекс.
– О чем сказала?
– Рафаэль мертв, – шепчет он.
Эти слова как удар в живот. Я даже ахаю, словно мне действительно причинили физическую боль, и прижимаю руки к сердцу, чтобы остановить ее.
– Мертв? – изумленно переспрашиваю я. – Но как?
Мари качает головой. На ее ресницах блестят слезы.
– Он… он убил себя, Ана.
Нет.
Нет, меня зовут…
…Как
меня
зовут?
1.11. Пепел
Нам даже не дали попрощаться с ним.
Видимо, похорон удостаиваются лишь настоящие люди.
Я сижу на кровати Мари и рыдаю вместе с ней. Мы крепко обнимаем друг друга, между нами лежат потрепанные экземпляры «Пиноккио». Я вспоминаю, как обожаемый мною почти-мальчик улыбается мне в библиотеке, и спрашиваю себя, могла ли я что-нибудь сделать для него. Могла ли что-нибудь сказать ему.
Хоть что-то.
Я еще ни разу не встречалась со смертью.
Но если он не настоящий человек, почему так больно?
Прошло уже несколько дней с того «происшествия», и репликанты исчезли. Мы даже не знаем, увидим ли их снова. И хотя нам запрещено появляться там, после того, как мы с Мари выплакались в ее комнате, я поднимаюсь на лифте в офис моего отца, находящийся на одном из последних этажей Вавилонской башни. На своем постаменте появляется Мириад, ее крылья развеваются, на лице каменное выражение.
– Вам сюда нельзя, госпожа Ана