Репликант-13

У всех есть выбор, так мне сказал Рафаэль. И если Габриэль и Грейс выбрали друг друга, есть ли у кого-то право мешать им? Мы сделали их по своему подобию. Вложили все свои знания, всех себя.

И если они должны быть в точности как люди, разве люди не делают этого?

В смысле, любят?

– Я никому ничего не скажу, – объявляю я им. – Никогда.

Грейс вздыхает и целует мои руки. Габриэль крепко обнимает меня и шепотом благодарит. Я чувствую, что она пахнет им, а он ею. И снова думаю о том, насколько это жестоко: дать им тела и желания и ограничить правилами, отказав и в том, и в другом. Пусть они выглядят чуть старше меня, лет на восемнадцать-девятнадцать, но по сути им всего несколько месяцев от роду.

И все же они не дети, не так ли?

Я оставляю их, эту чудесную, идеальную пару в саду, наедине друг с другом. Крадучись, иду по блестящим белым коридорам, подсвеченным приглушенным светом. Прижимаю пальцы к растянутым в улыбке губам и понимаю, что рада за них. Нырнув в свою комнату, я проскальзываю под простыни, закрываю глаза и вздыхаю, думая о том, как же все это мило.

А потом мне снятся сны.

Сны, в которых у меня есть то же, что и у них.

Несколько часов спустя меня будят голоса. Настойчивые. Печальные. И кто-то плачет?

Я слышу стук в дверь.

Случилось что-то плохое.

Я отпираю, на пороге моей комнаты стоит Мари. Рядом Таня, обнимает Алекса. Оливия тоже с ними, ее щеки мокрые от слез. Я тру глаза, отгоняя сны цвета старого неба, и задаю вопрос, который мне совсем не хочется задавать:

– Что случилось?

– Мама только что сказала нам, – отвечает еле слышно Алекс.

– О чем сказала?

– Рафаэль мертв, – шепчет он.

Эти слова как удар в живот. Я даже ахаю, словно мне действительно причинили физическую боль, и прижимаю руки к сердцу, чтобы остановить ее.

– Мертв? – изумленно переспрашиваю я. – Но как?

Мари качает головой. На ее ресницах блестят слезы.

– Он… он убил себя, Ана.

Нет.

Нет, меня зовут…

…Как

меня

зовут?

1.11. Пепел

Нам даже не дали попрощаться с ним.

Видимо, похорон удостаиваются лишь настоящие люди.

Я сижу на кровати Мари и рыдаю вместе с ней. Мы крепко обнимаем друг друга, между нами лежат потрепанные экземпляры «Пиноккио». Я вспоминаю, как обожаемый мною почти-мальчик улыбается мне в библиотеке, и спрашиваю себя, могла ли я что-нибудь сделать для него. Могла ли что-нибудь сказать ему.

Хоть что-то.

Я еще ни разу не встречалась со смертью.

Но если он не настоящий человек, почему так больно?

Прошло уже несколько дней с того «происшествия», и репликанты исчезли. Мы даже не знаем, увидим ли их снова. И хотя нам запрещено появляться там, после того, как мы с Мари выплакались в ее комнате, я поднимаюсь на лифте в офис моего отца, находящийся на одном из последних этажей Вавилонской башни. На своем постаменте появляется Мириад, ее крылья развеваются, на лице каменное выражение.

– Вам сюда нельзя, госпожа Ана, – говорит ангел.

– Ты не сможешь меня остановить, – отвечаю я и несусь по коридору к папиному кабинету, из-за закрытой двери которого доносятся громкие голоса. Их много, и все кричат.

– …такое невозможно! – слышу я крик отца.

– Именно, Ник. – Это голос доктора Сайласа. – Третий закон гласит, что робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому или Второму законам. Невозможно, чтобы репликант подорвал сам себя!