Реплика в зал. Записки действующего лица

Сегодня мало кто помнит, что ставшая крылатой фраза "Счастье - это когда тебя понимают" пришла именно из фильма Станислава Ростоцкого "Доживем до понедельника". Какой творческой прозорливостью надо было обладать, чтобы взять в работу первый сценарий юного Гоши Полонского, уже отвергнутый несколькими режиссерами, и распознать в нем будущий экранный шедевр! А для реализации его пригласить Вячеслава Тихонова, Нину Меньшикову, Ирину Печерникову, в компанию школьниц включить девочку Олю Остроумову! Полемичность, протестная основа ленты была понята сразу и всеми: шутка ли, в ней говорилась правда о торжествующей косности в основе основ общества - в школе - и давался насколько не тривиальный, настолько и бесконечно трудный рецепт избавления: через культивацию духовности, личностной свободы и уважения к достоинству каждого человека, взрослого или подростка.

В этой своей убежденности Ростоцкий был непоколебим и безупречно, покоряющее убедителен. Всегда и везде - в частном разговоре, на трибуне какого-нибудь нашего пленума или съезда, за рубежом, где, что говорить, "каверзных" вопросов хватало, бывший фронтовик, на протезе, он знал, что сказать, что ответить, как убедить, отстаивая честь своих, советских.

Его жизненной энергии, темперамента, таланта хватало на все и на всех. Он был из породы победителей.

...И вот однажды колесо фортуны повернулось еще раз. Аудитория кинематографистов, еще не очень давно свергавшая своих мэтров в упоении новых времен, горячо аплодирует Сергею Соловьеву, попросившему прощения за то безответственное легкомыслие и предложившему вызвать их на сцену, чтобы усадить в президиум. Первым, почти не прихрамывая, на сцену вышел Ростоцкий, как всегда, как и во времена чопорного застоя, неофициальный - в желтом кожаном пиджаке. И зал встал.

В последние годы, когда и более молодые стали умирать, Станислав Ростоцкий, с его ясным умом и энергией, оставался для кинематографистов тем живым и добрым символом традиции, некоей проверкой на совесть, на профессиональное и человеческое достоинство, без которых немыслимо ни одно сообщество, ни даже просто нормальная семья, где обязательно должны быть старшие. В одном из последних интервью Ростоцкий говорил так: "Из нашего лексикона исчезло слово "стыд". Ни от кого не слышу: "Мне стыдно!" И слово "совесть" оказалось забытым!"

Теперь нет и его.

2001

Иван Лапиков. Актер для катастрофы

В неподъемном по весу четырехтомном "Кинословаре" ("Новейшая история отечественного кино. 1986-2000"), всем своим вызывающе шикарным обликом, перенасыщенностью взаимовосторгами, "изячным" словоизвержением, напоминающем, образно говоря, некую очередную кинематографическую тусовку "для своих", - в этом подробном "Кинословаре", выпущенном издательством "Сеанс", места артисту Ивану Лапикову не нашлось. Не пустили туда Ивана Герасимовича.

Мало, что народный артист СССР, а такие всегда были безошибочно единичны, мало, что после 1986 года успел сняться еще в добром десятке фильмов, - не нашлось ему полстраницы под дорогими обложками.

Почему-то вспоминается, как секьюрити того времени не пропустил в Тульское дворянское собрание Льва Толстого, приняв за простого мужика. А граф шел прочитать вслух "Плоды просвещения"...

Ему было уже за сорок, когда пришла настоящая известность, когда все открыли Лапикова. Хотя, как позже выяснилось, он уже дважды снялся у Юрия Егорова. Но по-настоящему дело его славы сделалось, конечно, после фильма Алексея Салтыкова "Председатель" по сценарию Юрия Нагибина в 1964 году. Ленинскую премию за главную роль Егора Трубникова получил Михаил Ульянов, а Иван Лапиков за роль его брата Семена получил судьбу. Братья-антиподы: один мучительно и неистово спасает-возводит колхоз, другой, разуверившись в пустопорожних обещаниях общего блага, окончательно отчаявшись, его покидает, собрав на подводу семью и нищий свой скарб. Одному подавай сплоченный коллектив и энтузиазм созидания, хоть и на развалинах, другой если и верит кому, то только себе, своим мослатым ухватистым рукам.

Михаил Ульянов позже признавался, что как партнер Иван Лапиков был и радостен ему, и в определенном смысле страшен. Страшен, потому что, играя рядом с актером такой абсолютной психофизической правды, необходимо было дотягиваться до его уровня. "Такие актеры будто "тянут" тебя, помогают подняться "выше".

Бывают судьбоносные решения, судьбоносные поступки, бывали даже "судьбоносные" постановления партии и правительства. А Лапиков был судьбоносным актером. В том смысле, что, кого бы и что бы он ни играл, во всем облике его, взгляде, способном передавать бездну смыслов и чувствований, в сутуловатой, узкоплечей, крепкой фигуре его безошибочно прочитывалось не одно только сиюминутное состояние персонажа, а именно судьба. Долгая и непростая.