З а м я т и н а. Ну так дадим ей эту судьбу испробовать, есть такая возможность… Половина членов комиссии — мои друзья… К тому же на собеседовании Катя их умилит, рассмешит чем-нибудь… В общем, теперь ты уже в это не лезь.
Ж е н я. Слушай, я ведь считал, как и тысячи других простаков, что ты — художник! А ты… прости, я сейчас не выбираю слов, ты будто всю жизнь работала в комиссионном магазине!
З а м я т и н а. Нет, вы подумайте! Я иду хлопотать за его девочку, за его любовь, а он… Мне еще моя бабка говорила: хочешь не иметь претензий, не делай людям добра! Женя, а кем я была, когда таскала твоим врачам коньяки, и шоколадные наборы, и пропуска на все премьеры? Тоже комиссионщицей? Врешь! Я была бабкой, у которой лежит в хирургии любимый внук! Я бы всю эту клинику купила, чтобы спасти тебя, дурака!
Ж е н я. Вздор… Как будто меня и без того не спасали, как будто я первый и последний…
З а м я т и н а. Ну что с тобой говорить? У меня ты первый и последний… у меня! И мне нужен был максимум их внимания к тебе… А за это благодарят!.. Ты не знал этого? А почему, интересно, ты не знал? Потому что не хотел знать, потому что легче уткнуться в Канта… Совсем от жизни «закантовался», наглухо…
Вот именно, помочи головку, остуди… А мне надо заводить пластинки, я все забыла с тобой, держу людей без музыки.
Ж е н я. Давай рассуждать спокойно, Ксеня… Тогда у нас было ЧП… беда была. Ты пыталась этими дарами задобрить даже не врачей, а судьбу… Ну а сейчас?
З а м я т и н а. Сейчас я заведу им Мирей Матье!
Ж е н я. Потише, только потише!
Я говорю: сейчас-то у нас не несчастный случай. Но он может произойти — как раз в результате твоих благодеяний! Это знаешь на что похоже? На взятку автоинспектору, чтобы он выдал водительские права дальтонику! Ну, получит дальтоник права… А дальше?
З а м я т и н а. Оставь меня в покое. Не надо ей помогать? Я не буду. Только объясни это ей и ее маме… А то мама меня по часу держит за пуговицу на входе и выходе…
Ж е н я. Вот-вот… Я не хотел видеть изнанку…
З а м я т и н а. Подожди! Если ты про Катю, то я сейчас о ней другого мнения…
Ж е н я. А я бы не хотел менять свое, очень не хотел бы… но… Во всяком случае, с черного хода Катя никуда не пойдет…
З а м я т и н а. Ну, проведи ее с белого, с парадного…
Ж е н я. Я читал и пересказывал ей ваших корифеев. Теперь и она может говорить про Театр с большой буквы, который и храм, и трибуна, и союз идейных единомышленников. А в жизни что она увидит? Ксеня, пойми, ей восемнадцать лет, ей нельзя начинать с такой игры на понижение ценностей!
З а м я т и н а. Да, конечно, если по большому счету… Я-то говорю с тобой по-житейски… И наверно, сказывается то, что я растренированная, сошедшая с круга артистка… Корифеев давно не перечитывала… Я в покер играю недурно, я умею ладить с людьми… Напоминать о себе умею — дескать, Замятина жива еще, извольте с этим считаться! Хотя, конечно, это хорошая мина при плохой игре… Матушка Кураж получилась на «троечку»… Рецензии были сладенькие, вежливые, но я-то знаю! Кукушкину в «Доходном месте» вообще не дали… Не воспитывай ты меня… поздно. Катю воспитывай, а меня не надо. Я бы сама хотела, чтобы «храм», «алтарь», «подвижничество» — все это оставалось в силе для меня… Как-то я наткнулась на слово «старость» в словаре Брокгауза и Ефрона. Классическое ведь издание! Знаешь, как написано? Написано: «Старость» — смотри «Смерть»… Вот так. Серьезные были мужчины Брокгауз и Ефрон, с ними шутки в сторону… Я есть хочу, друг мой. Через несколько минут обед. Ты как, собираешься?
Ж е н я. Нет, пока нет… Я с мыслями собираюсь…
З а м я т и н а. Только гляди, чтоб их было не слишком много, не запутайся в них. Есть, Женечка, есть в этой девчонке что-то родное… Ее можно воспитать до уровня жены…
Ж е н я
З а м я т и н а
Ж е н я. Не мне чета… Вот ты сама и высказалась.