Репетитор

Борис, который направлялся к своему мотоциклу, поднялся на балкон спасательной станции вслед за Катей. Она впустила его в помещение, зажгла свет. Женя ушел.

Извини, Боренька, так уж получилось… (Полезла в тумбочку.)

Б о р и с. А я подумал, что весь разговор будет при нем, что ни на чем не поладим… Только ведь не может быть, думаю, чтобы этот отдыхающий перекрыл моего брата…

К а т я. Боря, я должна отдать тебе вот это… (Передает коробочку.) Детство это было. И у меня, и у Костика. У меня-то уж точно…

Б о р и с. Кольца?! Да ты!.. Да как же… Значит, перекрыл все-таки?

К а т я. Это, Боренька, не твое дело. Твое дело — аккуратно вернуть то, что я от вашей семьи приняла по своей молодой глупости. И сказать: Катя, мол, много думала, ночей не спала, она знает свою вину, а по-другому не может, просит прощения. Все.

Б о р и с. А Костик? Ему как сказать?

К а т я. Что, хочешь, чтобы я сама написала?

Б о р и с. Ты уж напишешь… не задумаешься. А у него трудный род войск, ему ж нельзя расстраиваться…

К а т я. Тогда сразу писать не стоит, наверно…

Б о р и с. А как? Постепенно? Красивая ты девка, не спорю… Только почему это — что с виду завлекательно, то внутри червиво? Закон такой, что ли?

К а т я. Ладно, поговорили. Забирай и уходи.

Б о р и с. Это как же? Забрать у тебя золото… и ничего не заплатить? Так не бывает, Кэт, чтобы золото — и вдруг бесплатно… (Замахнулся.)

К а т я. Ты только дотронься до меня пальцем… Только дотронься…

Б о р и с. Пальцами — нет, не буду, потом отмываться долго… А вот есть одна штучка, какую мы для Султана держим… Он, бедный, линяет не в сезон, до того скучает по Костику… Разве не грех арапником после этого? Нет, несправедливо, грубо… Собачку — не за что! (Стегнул арапником Катю по ногам.)

К а т я (кричит шепотом). С ума сошел!

Б о р и с. Он там надеется… Он же десантник, ему расстраиваться нельзя… Понимаешь ты, падла?! (Замахнулся вновь.)

Катя бегает, уворачивается молча, стиснув зубы.

В семью вроде уже почти приняли… душевно, по-людски… А сколько народу знает, сколько пересудов пойдет… Карточка в доме на видном месте… «Кто это?» — «Наша невеста!» И здесь тоже выставили в главной фотовитрине — солдат и невеста его, в обнимочку! Хоть на обложку «Огонька»… А она вон что делает!

К а т я (сдавленно). Бей, все равно не позову на помощь, пользуйся! Нельзя мне кричать… видал, он какой — с палочкой!

Б о р и с. Ну да, зачем нам солдат, его еще надо ждать… А тут белобилетник! Зашибленный, правда, ноги некомплектные, но зато прямо сейчас, не отходя от кассы. Нам ведь некогда, правда? Наша любовь — товар такой, что прованивается быстро, надо сбыть поскорей… Так?! А у него, кроме палочки, небось и «Жигули»… Или «Волга» папашина?

Тем временем Женя прошелся к морю, вернулся. Ему неспокойно, но повода для прямого вмешательства ему не дано. Позвал осторожно Катю — безответно… Почувствовал себя соглядатаем, ушел.

К а т я. Боря… не фашист же ты все-таки…

Б о р и с. Я-то нет, а вот ты — кто ты есть? Принять бы закон, чтобы гнали таких из нашего Союза! Вместе с репетиторами… Неверность — она во всем неверность, что к солдату лично, что к родине, которую охраняет солдат! (Он всхлипнул и сел.) Ты как-то подорвала меня, Катя. Вот чувствую: продырявила ты мне баллон. Не могу больше… извини.

К а т я. Ничего, Боренька, мне не обидно. Потому что я поняла за что. Что делать… Я действительно влюбилась в человека! Так вышло… Можешь бить…

Б о р и с (устало, угрюмо). Да нет. В расчете. (Переложил коробку с кольцами в другой карман, скрутил в жгут арапник и вышел.)

На пороге — Ж е н я. Они стоят и смотрят друг на друга.

Так ты, значит, помни, как давать прикуривать…

Ж е н я. Я чувствую — разговор был немирный… Возможно, это не мое дело…

Б о р и с. Не твое. С тебя спроса нет, ты живи пока… А у него, понимаешь, трудный род войск… ему нельзя расстраиваться! Он десантник, братан мой… (Сплюнув, ушел.)

Женя входит в помещение станции. Кати нет.

Ж е н я. Катя, где ты?

Голос Кати за ситцевой занавеской: «Не входи, нельзя, я сейчас…»

(Поднимая поваленный стул, осматривается.) Что здесь было?