Репейка

— Сердце! Его конек — сердце, и тут он собаку съел. Взять, например, старого Балога. Вот здесь, на рынке, его и скрутило, он же вечно слоняется со своей тачкой и, как кто много накупит, подряжается домой отвезти. Даже цимбалы возил для цыганского оркестра, да всякое… и пил старик, словно губка, ну и растянулся однажды, что твоя дряхлая кляча… «Скорая помощь» сперва и подбирать его не хотела, мы, говорят, трупы не перевозим, потом все-таки разобрали, что жизнь в нем еще теплится, ну и повезли к Маккошу, пусть-ка, мол, что хочет, то с ним и делает… «Через три недели будете рояли перевозить, дядя Балог», — сказал ему доктор, но старик даже ответить не мог, а чувствовал себя так, потом-то сам рассказывал, что скорей его повезут на покой… И представьте себе, — воскликнул аптекарь, стукнув себя по ляжкам, — выглядываю вчера в дверь… Ну, говорю себе, ума-то не решайся, духи ведь только ночью разгуливают в предписанном им саване, а не толкают тачку среди бела дня… Идет, понимаете, старый Балог, рот до ушей, единственный зуб лошадиный торчит впереди… а на тачке капусты не меньше центнера…

— Чудеса! — В глазах старого мастера загорелась надежда.

— Или вот Пишти Кути, знаете, что падучей болен. Упадет, где ни попадя, на улице, на дороге, разобьет лицо, голову, зубы скрежещут, слюна выступает… наконец, попал он к Маккошу в руки. «Обещать ничего не буду, — сказал Маккош матери его, — а только оставьте мне вашего сына на три-четыре недели…» — «Ох, доктор, — говорит она, — да хоть на год, если не очень дорого стоить будет.) «Вам ни сколько не будет стоить. Сюда не тот, у кого деньги, ложится, а тот, кто болен». И вы представляете, дядя Ихарош! Этот Пишта Кути проработал нынче все лето и ни разу не заболел. Четыре недели пролежал у Маккоша, и тот всю дурь из парня выколотил… А вообще-то он с причудами. Такая у него мания, чтоб, значит, больных своих наблюдать постоянно. Холостяк, вроде меня, так что время есть… иной раз и ночью заявляется… и ведь никогда голоса не повысит, а сестры в отделении у него по струнке ходят… Отделение у него, что аптека, — а этим-то многое сказано! — тишина, все сияет. Больные и уходят от него вроде бы неохотно… хотя вообще-то каждый рад поскорей с больницей распрощаться…

Голос аптекаря приглушил волны тревоги и страха, надежда обрызгала сгущавшиеся тени лучами завтрашних солнц.

Репейка счел своевременным закрепить дружбу; он подошел к аптекарю, понюхал белый халат и поднял голову.

— Мне нравится твой голос, и я был бы рад, если бы ты меня погладил.

Аптекарь обеими руками взял голову щенка.

— Что угодно, господин профессор? Вашу милость я все равно украду… украду, и вы будете обслуживать посетителей. Невелика наука…

Репейка в ответ мягко кусанул белую руку, потом подошел к хозяину, который задумчиво смотрел прямо перед собой.

— И Геза говорит, чтобы я обследовался.

— Н-ну, не знаю. Маккош ведь больше тяжелыми случаями занимается. У него уж вперед все койки заняты. Хотя, бывает, и свободное место найдется. Только вот случай-то ваш не тяжелый, дядя Ихарош. Небось, домой отошлет…

— А все ж хорошо было бы, если б он посмотрел? Геза говорит…

— Видите, я-то и не подумал! Маккош любит Гезу, непонятно за что, но любит, и если Геза очень его попросит, может, вас и оставят на обследование. Вот только случай-то нетяжелый… говорю, у него для легких форм мест нет. Ну, да уж умаслим как-нибудь этого взбалмошного доктора…

Разумеется, в умасливании необходимости не было. Когда доктор вступил в комнату, глаза его встретились с глазами аптекаря, и аптекарь сказал:

— Да, — подчеркнул он это словечко, словно имея в виду что-то иное, — да, ты прав, такую умную собаку я еще в жизни не видел. К сожалению, дядя Ихарош не желает с ней расставаться…

Доктор недовольно швырнул на кушетку шляпу.

— Это на тебя похоже! Ты тут за собаку торгуешься, пока я воюю с Маккошем…

— Да просто к слову пришлось, — оборонялся аптекарь, — но и я уж говорил дяде Ихарошу, что Маккош только безнадежными больными занимается, или, на худой конец, трудными больными.

— То-то и оно! Ну, да я еще раз возьму его в оборот… если и дядя Гашпар со мною будет.

— Кажется, я уж достаточно стар, — вмешался Ихарош, — может, все-таки не прогонит?…

— Трудный он человек, очень трудный… но все же попробуем, — сказал доктор. — Только обождем немного, у него полна приемная. Он позвонит, когда можно будет прийти. Вот все, чего мне удалось добиться.

Когда зазвонил телефон, все трое посмотрели на аппарат так, словно то был сам доктор Маккош, который сейчас произнесет свой приговор.

— Да, — сказал доктор, — да-да. Я сам приду с ним и, если позволишь, сошлюсь на тебя. Ты так думаешь? Хорошо. В полдень будем у тебя с анализами. Большое спасибо.

— Ну, так. — Он опустил трубку. — Сегодня Маккош для разнообразия был вполне любезен. Сделаем предварительные анализы, рентген, ЭКГ, анализ крови и так далее; я предупредил, что мы хотим еще засветло домой попасть, если он не оставит дядю Гашпара на пару деньков у себя.