Репейка

— Ну, нет… я-то с удовольствием бы, но, пожалуй, послезавтра, не раньше. Если погода не подведет…

Ихарош вопросительно посмотрел на дочь.

— А что ж… если Геза считает… и вам, отец, хочется съездить…

— С этим спешить не стоит, — прожевав и тут же поднося ко рту еще кусок колбасы, сказал Лайош, ничего не знавший о сговоре Анны с доктором. Анна посмотрела на мужа сердито — за то, что забыла сказать ему и теперь он, чего доброго, еще разладит поездку.

— Ты лучше помолчи, Лайош, Геза знает, что говорит, он отвечает…

— Оно и лучше, потому как если с отцом что случится, я ужо схвачу свой большой молот и…

— А я — маленький шприц. Тот, малюсенький… с капелькой синей жидкости; только ты подымешь свой молот, а я и уколю… сразу молот опустишь, и впору звать людей труп обмывать, хотя тебя-то нипочем не отмоешь… Разве что в щелоке, со стиральным порошком…

Мастер Ихарош улыбнулся, но Анна не улыбалась.

— Одно слово, мужчины! Этот колет, тот бьет, потому-то и мир такой сиротский. Иного и не знаете ничего!

— Аннуш права, — сказал доктор и встал. — Я бы еще посидел, да у Боршошей ребенок фасолину в нос засунул, надо ее оттуда выковырять… потом еще укол сделаю старому Коломпошу, этот в пятидесятый раз помирать надумал, приступ печени у него. Ребятенку-то в виде дополнительного курса лечения выдам хорошую затрещину.

— Приступ печени… это говорят очень больно, — сказала Анна.

— Очень! — подтвердил доктор. — А зависит часто только от того, ест человек жирное или нет. Я уже полсотни раз объяснял Коломпошу, да он не верит. Знай твердит: сало-то вроде было нежирное… а потом смерти просит. Старику, к сожалению, дать затрещину не могу, хоть он и заслуживает. Ну, спокойной ночи. Молот свой положи под голову, Лайош, потому что я со шприцем приду…

Доктор ушел и, так как Лайош провожал его, пошел провожать и Репейка. Он как раз кончил обгладывать кость и отнес остатки к стене, чтобы заняться ими, может быть, ночью; таким образом, ничто ему не мешало проявить любезность, впрочем, вовсе не обязательную.

Вернувшись, он с горечью, а потом и с гневом обнаружил, что проводы были излишни, а что излишне, то и дурно, ибо кость — исчезла. Ведь Анна была хорошая хозяйка: увидев, что кость превратилась в закусочную для мух, она тотчас подхватила совком гладко очищенный, отполированный мосол и выкинула в мусорную яму. Мухи, естественно, последовали за костью.

Репейка об этом, конечно, ничего не знал, поэтому, обнюхав место, где оставил свою драгоценность, вопросительно посмотрел на хозяина, потом на Аннуш.

— А куда девалась та вкусная косточка?

— Посмотри на щенка, Аннуш, он кость ищет.

Репейка понял, что слово «щенок» относится к нему: возможно, тут затевается какая-то игра. Однако, этого нельзя было сказать наверняка, потому что люди были серьезны.

Репейка опять посмотрел на хозяина, уловил, что глаза смеются, и тотчас вскинул передние лапы ему на колени:

— Ты ее спрятал?

— Чего тебе, Репейка?

Репейка вертел хвостом.

— Здесь была кость, а теперь нет кости…

— Я с места не двигался, — объяснил старый мастер, — если здесь и распорядился кто, так разве Аннуш только.

Репейка посмотрел на Аннуш, потом спустил лапы с колен старика и застыл перед женщиной.

— Если кость у тебя, то будь добра…

Анна упорно глядела в стену, но глаза ее смеялись.

— Здесь готовится какая-то игра, — догадался щенок и положил голову Анне на колени.

— Чего тебе? — засмеялась Анна.

— Ага, — залаял Репейка, — ага-ага! Так это ты! Где моя кость? — И, ласкаясь, схватил Анну за юбку:

— Если будем играть, ты отдашь мне кость?

Можно ли было устоять против этого!

Анна обеими руками взяла голову собаки, заглянула в блестящие, смеющиеся, умные глаза.

— Ах ты, разбойник! — Она встала и повела щенка к мусорной яме. — Вот твое сокровище.

Репейка ринулся на кость, схватил в зубы, бросился с ней в сад и спрятался под кустом, но Анна за ним не пошла, как видно, не хотела больше играть…

Под кустами было тенисто, тихо. Мухи сюда не залетали, — эти перепончатокрылые предпочитают солнце, — поэтому Репейка полежал, прислушиваясь, потом зарыл кость и отправился осматривать сад.

Он провел осмотр с обычной тщательностью, ибо люди на порожке тихо беседовали и это означало, что охранять их сейчас не требовалось.

Репейка дважды пробежал вдоль забора, чуть-чуть надеясь увидеть Бодри, но от соседки не было ни слуху, ни духу, так что, судя по всему, в ту ночь она отмучилась окончательно, и это как-то было связано с двумя чужаками и полученным от них ударом по голове.