Репейка

Репейка действительно стоил куда больше, чем иные люди, например, те двое, что пробирались по тропинке задами.

Было тихо, собаки лаяли со стороны улицы.

— Говоришь, собаки в доме нет, — обернулся тот, кто шел первым, так что второй чуть не налетел на него в темноте. — Тогда, может, все-таки лучше отсюда зайти, через сад?…

— Боюсь сбиться в этакой темноте. С улицы до дома два шага, а если все сладится гладко, выйдем задами. На улице в эту пору ни души. А соседских собак приманим сейчас сюда и угостим шкварками. Да мы уж пришли. Это соседский сад…

Две тени постояли немного молча.

— Три шарика брось в этот сад, а я в другие два.

— Говорю же, нет у старика собаки.

— Все равно… да и забор, может, никудышний, а эти собаки шастают туда-сюда.

— Ну, ладно. Сейчас вернусь. — И две тени расстались. Один перебросил порядочные катышки из шкварок в сад Бодри, второй — в сад Репейки и к соседям с другой стороны. Собаку из этого двора Репейка не знал. Это был старый кобель, которого почти не было слышно. Целыми днями лежал он в прихожей да ловил мух, когда они нацеливались сесть ему на нос. К тому же вдоль этого забора стояла кладка дров, хлев, сараи, так что Репейка даже не видел ни разу своего соседа.

Катышки из шкварок перелетели через ограды, и две тени сошлись опять.

— Подождем еще?

— Незачем. Рвани планку, и пойдем.

С улицы доносилась только разрозненная собачья перекличка, когда затрещал забор. Бодри взвилась:

— Человек… человек… ворр-рры! Берегись… берр-региись! — и стрелой помчалась в сад, откуда слышала треск.

— Пошли, — прошептал злоумышленник, — эти теперь будут тут бесноваться. И нас почуют, станут носиться вдоль забора, пока не наткнутся на шкварки…

— А потом?

— Болван ты, Пали, нет никакого «потом». Проглоти вот шкварки со стрихнином, тогда узнаешь, что потом…

Смутный силуэт, названный Пали, больше не интересовался действием яда и зашагал в ногу с благородным своим приятелем.

— Он здесь был, здесь, — надрывалась Бодри, — разве ты не чуешь, Репейка?

Репейка не отозвался, он прислушивался. Слышал крадущиеся, удаляющиеся шаги, слышал, как поочередно захлебываются особенно сильным лаем собаки, точно указывая место, где проходят за садами чужаки.

С улицы и дворов собачий лай перекинулся назад, в сады, потом стал разрозненным и, наконец, перешел в неуверенные пересуды о событиях.

Репейка все сидел и прислушивался.

— Чую какой-то запах… у-у, а тут как вкусно пахнет, — пролаяла уже потише Бодри, — сейчас поищу, что это…

Репейка опять не ответил, он сидел на дорожке, ведущей в сад, странный запах шкварок и чужих людей как раз сейчас проник ему в нос и лег на весы инстинктов.

Репейка плотно поужинал, впрочем, он в любом случае не принял бы еду от незнакомцев, да еще при столь подозрительных обстоятельствах. Нервы его зазвенели в смутном ощущении опасности, и он вглядывался в темноту, как будто звон шел оттуда.

Бодри была домашняя собака, сельская собака, голодная собака, Репейка же был собака пастушеская и поэтому лучше слышал неслышное и лучше чуял то, чего голодная Бодри учуять не могла. Каждый нерв Репейки дрожал, потом ему вспомнился хозяин, и щенок молча бросился в дом.

Прикрученная лампа слабо горела, старый мастер спокойно спал. Репейка обежал комнату, потом кухню и снова кинулся в сад, как будто Бодри позвала его.

Но Бодри уже никого не звала, она лишь корчилась в судорогах.

— Нашла, — прохрипела она, — ох, конец мне! — И вся выгнулась, словно ее тошнило. Потом опрокинулась наземь, скрипя зубами, исходя слюной…

— Что с тобой? — приник носом к забору Репейка, но Бодри уже не отвечала, только прерывисто хрипела, и бока ее подымались все медленнее, все медленнее…

В этот миг две тени проскользнули с темной улицы во двор, затем на кухню.

— Прикрой наружную дверь, но щелку оставь…

Спит? — И первая тень беззвучно отворила дверь в комнату.

— Спит! Стань у кровати, — приказал высокий и, словно был у себя дома, распахнул шкаф.

Репейка, содрогаясь, посидел еще немного у забора, по ту сторону которого лежала Бодри, уже недвижимая, потом старательно обнюхал забор, выходивший на луг, но ничего нового не обнаружил. Он вернулся к Бодри, гонимый беспокойством и смутной тревогой, но над нею трепетал лишь остывающий пар. Вдруг в доме что-то сильно стукнуло, словно взрывом подбросив щенка в воздух.

Старый Ихарош проснулся несколько мгновений назад, хотя лучше бы ему было не просыпаться. Ночной гость по имени Пали тут же набросил ему на лицо подушку и сел на нее, а старый мастер в страхе и муке сильно ударил ногой по доскам кровати.

— Подержи, сейчас я кончу здесь…

Мастер Ихарош задыхался и бился, потом стих.

— Сейчас, сейчас, — набивал карманы долговязый: — Да, лампу погасить не забудь… Что это?! — прохрипел он испуганно.

Репейка протиснулся в дверную щель, словно комочек тьмы, мигом оглядел комнату, мигом оценил все позы и запахи и, хрипло рыча, вцепился долговязому в ногу.

Второй молниеносно оставил неподвижного старика, схватил палку, стоявшую у кровати, и — ударил.

Репейка остался распростертым на полу.