Рельефы ночи

— Ты облекся в ризу бесстрастия, — кричали шуты и корчили рожи, — а мы облеклись в тряпицы счастия!.. Ты мнишь, что ты Бог, — а мы мним, что ты шерсти собачьей клубок!.. Бредешь один по улицам Москвы, видать, не сносить тебе головы!.. Подарили б мы тебе, дедка, нож, — да больно он с кривым носом твоим схож!..

Василий сел в снег. Обнял колени руками. Ветер взвил его волосы, и они стали похожи на черное пламя.

— Брысьте отсюда! — завопил он надсадно. — Хочу остаться один!..

— Ну, да ты важный сам себе господин…

Несмотря на перепалки и веселое передразниванье, скоморохи, натешившись, отступили. Василий так и остался сидеть в снегу. Серебряная пыльца снега заметала его плечи, таяла на горячем голом теле, прикрытом лишь куском дерюги. Пальцы посинели от мороза, распухли, будто в них впились раки. Целый день он проводил на улицах, переулках и площадях Москвы среди нищих, калек и бродяг. Богатые, завидев его, спешно крестились, иные морщились. Им противно было видеть мужика, расхаживающего голяком. Его пытались побить — Бог уберег его. Ему больно было видеть чужое горе. Если он видел кошку, коей отрубили хвост, или воробья, обжегшего на огне лапки, он горько плакал, и страдающий зверь или птица выздоравливали от его слез. Он не любил князей и бояр — он прощал им их боярство; он понимал, что каждый человек пьет чашу свою.

Луна, золотая моя. Ты ведь и над ним мерцала тоже. И он, задрав бороду, поднимал к тебе исстрадавшееся, обмороженное лицо свое, сидя на снегу на корточках, потирая прядями бороды подбородок и губы.

Когда татары напали на Русское Царство, перед северными дверьми Успенского собора в Кремле Блаженный долго, со слезами, молился Богу вместе с благоверными. В храме был слышен страшный шум, будто по храму летала огромная, с размахом неведомых крыл, печальная Ангелица. Бабки брехали, что намедни видели Ангелицу близ замерзшего Елоховского пруда; она, дескать, с небес свалилась, летала-летала, да и крыло ей одно кто-то жестокий подранил, ну, она вниз и грохнулась, как ноги не переломала; а от чудотворного образа Владимирской Пресвятой Богородицы раздался громкий голос. Вслед за шумом явился и огонь, Блаженный молился все горячее; и все исчезло, как дым, когда Божий мужик грозно поднял обе руки вверх, как бы призывая кого-то.

И тотчас же, будто с фрески, намалеванной светлой охрой, ярким кровавым суриком, золотой яичной темперой и другими золотыми, синими и серебряными красками на сгущенном, как грозовые тучи, черном фоне, слетела огромная птица, и видевшие ее говорили, что у нее была голова, глаза и волосы женские, и руки простирала она вперед, молитвенно сложив. И встала Ангелица перед Василием, а Василий опустился на колени перед Крылатой. И шелестели шепоты, от них в церкви разливалось свеченье, как от пучков Пасхальных свечей.

Ах, Луна. Ты видала его. Ты видала, как он шел босиком по московским сугробам, и Москва ведь не такая была, как сегодня, — не железная, не подземная, не оголтелая. Ангелица прилетела — жди, люд, страшной беды. Все равно что увидеть звезду хвостатую на черном небе в ночи, или — Красную Луну. Луна, облитая кровью: что может быть страшней? У Красной Луны есть лик, есть глаза и рот. У нее, Красной, лик Дьявола. Дьявол есть, есть в мире. И он мстит, мстит тем, кто смеется над ним, отрицает его.

Василий, Блаженный Христа ради, видел на ночном небосводе Москвы Красную Луну. И садился в снег, скрючив ноги, и предсказанья сыпались из него, как зерно из дырявого мешка. Он протягивал руки к церкви, и из окон, из церковных дверей вырывался великий огонь, мгновенно погасающий. Крымский и татарский ханы вторглись в пределы Руси, зверствовал, резал животы и вливал в глотки расплавленный свинец Махмет-Гирей. А Иоанн Грозный воцарился — пришел Блаженный, скрючивая обмороженные пальцы, в монастырь Воздвиженья, и упал на землю, и так стал плакать и молиться, что люди, шедшие мимо, испуганно крестились и говорили: беда, большая беда будет на Москве.

И стала большая беда на Москве. Страшный пожар объял ее. И первым загорелась красавица церковь Воздвиженья. И Кремль, и Китай-город — оба сгорели в прах. Дворец Великого Князя обратился в пепел. Медь, как вода, лилась, обжигая несчастным жителям ноги.

И крик раздавался из многих глоток, и вздымали люди кулаки, проклиная небо. И тогда Василий Юродивый сказал: что вопите, пошто не веруете, маловерные вы! Поднимите лики ваши к небесам! Вон, вон она, кровавая звезда, яко стрела, летит к Красной Луне! И это знаменье внятно мне, и я, Василий, изъясняю вам его! Слушайте!

И все собрались вокруг него и, плача, обратились в слух.

* * *

Почему меня не было тогда рядом с ним?!