Реквием. Умирать — в крайнем случае

Он берет с письменного стола визитную карточку и подает ее мне со словами:

— Запомните его. Чем меньше вещественных доказательств, тем лучше.

— Есть, запомнил, — говорю я, возвращая ему кусочек плотного картона.

Беседа наша окончена. Но не совсем. Не успеваю я взяться за ручку двери, как сзади раздается бас Мортона:

— Назовите-ка мой номер.

Я называю.

— Значит, с памятью у вас все в порядке Это хорошо. Тогда вы, вероятно, сможете точно вспомнить, как вы провели вечер в прошлую пятницу.

— В прошлую пятницу? — переспрашиваю я и делаю вид, что копаюсь в своей памяти. — В пятницу вечером я был на том самом месте, где сегодня меня взяли ваши люди.

— Один или с компанией? — любопытствует хозяин.

— В обществе дамы, — говорю я.

— Ну, раз так, не стану лезть вам в душу. Вы что, провели там всю ночь?

— Нет, к десяти вечера мы пошли в «Еву».

— А затем?

— Затем я вернулся в гостиницу.

— Прямо сразу?

— А почему бы и нет?

— Вас кто-нибудь видел?

— Да. Хозяйка гостиницы, мисс Дорис.

— В сущности, все это мелочи, — говорит Мортон и дружеским жестом дает понять, что я свободен.

Я выхожу на улицу, думая о том, что мне нужно немедленно поговорить с Дорис. Дай бог, чтоб меня не опередили.

10

Пружина действия раскручивется туго; явно, сценарист так и решил, что, он, собственно, хотел сказать, и вообще неясно, есть ли ему что сказать, а режиссер дал полную волю оператору манипулировать камерой, как ему вздумается. И лишь за четверть часа до конца фильма, когда лента уже на исходе, сюжет так закручивается, авторы спешат показать столько событий, что у зрителей начинает кружиться голова. Я имею в виду себя. Судить о других не берусь.

Потуги творцов фильма сводятся к тому, чтобы показать зрителю будни некого инспектора по уголовным делам, который вовсю старается исполнить свою миссию в его родном Сан-Франциско. Но это ему не удается, потому что, с одной стороны, на него давит преступный мир, а с другой, мешают продажные безвольные шефы. Банальная история со множеством смертей, обильно политая кровью. И ничего удивительного, что после того, как сеанс наконец-то окончился и мы вышли на улицу, Линда с облегчением вздыхает:

— Некуда деться от этих насилий… — говорит она и раскрывает зонтик, поскольку опять идет дождь…

Я не очень спешу последовать ее примеру. Вероятно, вы заметили: стоит вам и вашему спутнику раскрыть зонтики, и прогулка испорчена. Поэтому я ограничиваюсь тем, что поднимаю воротник своего плаща и позволяю даме взять меня под руку. После чего мы пускаемся в путь. Естественно, он ведет в Сохо.

— Некуда деться от этих насилий, — снова повторяет мисс Грей, скорее в виде рассуждения вслух, чем в качестве темы, предложенной для дружеского обсуждения.

— Что вы хотите: человечество цивилизуется. А цивилизация требует жертв. Те, кто справляются с этим быстрее, вынуждены наказывать более медлительных. Последние же из зависти стреляют в первых.

— А вы, Питер, из каких?

— Понятия не имею. Скорее всего, мое место среди клиентов Марка. Может, не в самом начале очереди, а где-то сзади, но это не меняет сути дела.

— Не понимаю, как можно шутить такими вещами, — вздрагивает моя спутница и невольно прижимается ко мне.

— А над чем же еще шутить? Человек, сам того не желая, шутит над тем, что его окружает, а как вы сами заметили, нас окружает прежде всего насилие.

— Вы даже не предполагаете, в какой степени вы правы, — говорит мисс Грей таким тоном, что я настораживаюсь.

— Как это понимать?

Вместо ответа она предлагает:

— Зайдем куда-нибудь, где тепло. Я бы с удовольствием выпила чашку горячего чая.

«Горячий чай». В моей памяти тут же возникает кондитерская, куда однажды меня пригласил мистер Хиггинс, кстати, также жертва двух опасных сил: преступного мира и собственной продажности.

Короче говоря, мы заходим в старомодную кондитерскую, которая попадается нам по дороге в «Еву», и уединяемся в скромном уголке. Я заказываю чай для Линды, себе — кофе и тут же осознаю свою ошибку: принесенные нам чай и кофе почти одинаковы по крепости и даже по цвету.

— Последнее время у вас какой-то подавленный вид, — замечаю я, стоически отпивая глоток подозрительной жидкости.

— Неужели это заметно?

— Боюсь, что да.

— Ах, Питер, я в полной безысходности, — вздыхает Линда.

И чтобы я не ломал голову в догадках, поясняет:

— У меня был разговор с Дрейком. Очень долгий и очень неприятный разговор.

— На какую же тему?

— Тем было две. Первая была приправлена угрозами, вторая — посулами.

— Ясное дело. Ну а все-таки, о чем шла речь?

— Прежде всего он обвинил меня в невыполнении его указаний. Вместо того чтобы играть роль вашей надзирательницы, я стала вашей любовницей. И даже не удосужилась подать ему хоть какую-нибудь мало-мальски интересную информацию о вас.

— Надеюсь, это соответствует истине?