Реквием по Жилю де Рэ

— Устраивая пышные празднества, вы хотели поразить всех своей щедростью и великодушием и надеялись, что люди будут преклоняться перед вами еще пуще. И мне кажется, истина тут вот в чем: когда у вас были певчие, те немногие, кто слышал их, больше восхищались ими, а не вами. То было немое упоение. А вы жаждали всеобщего, бурного восторга, хотя и не заслуживали этого. Вот почему вы ударились в театрализованные представления — они непременно должны были сопровождаться оглушительными, исступленными рукоплесканиями и безудержным ликованием. Так возникла Орлеанская мистерия — она-то и поглотила все ваше состояние.

— Веселье, царившее вокруг, и мне доставляло несказанную радость. И я от всей души ликовал вместе с толпой. И в радости искал забвения. Я любил громадные подмостки: обыкновенно там трудилась добрая сотня мастеровых, а то и больше; они обсаживали сцену деревьями, но не искусственными, а настоящими, возводили всевозможные декорации, изображавшие горные пейзажи, дворцы и замки.

— Какое неслыханное ребячество! И это я слышу от вас, полководца, под началом которого была целая армия.

— Из года в год 8 мая орлеанцы устраивали праздничные шествия в благодарность Всевышнему, даровавшему им свободу. То был воистину великий день…

— А вы играли в щедрого мецената, у которого богатств что у принца крови, а то и больше? Вы снова принялись тешить себя химерами!

— Орлеанцы не забыли Жанну. И соратников ее, чьи имена везде уже давно были преданы забвению, — Лаира и де Рэ. А мне хотелось, чтобы память о нас осталась в сердце народа на века — вот я и заказал одному сочинителю, искусному стихотворцу эту мистерию…

— И попросили его, чтобы он вывел вас главным героем!

— Нет, достоуважаемый брат, вторым после Жанны… Зачем вы придираетесь к каждому моему слову! Да, мне нравились пышные зрелища! Как вы не поймете: в них было мое спасение.

— От чего?

— От кошмарных наваждений, от бесов, которые неотступно преследовали меня! А яркие зрелища помогали мне избавиться от этих ужасов. Пока они шли, я удерживался на краю мрачной бездны. Благодаря им я становился таким, каким видел себя в своем воображении…

— Таким образом, вы обманывали сами себя. Да и не только себя, но и тех, кто по простоте души восхищался вами и молился на вас, как на Бога.

— Я верил, что я и правда такой, каким хочу казаться. К тому же Орлеанская мистерия была действом совершенно необыкновенным: я снова видел Жанну, мы как бы заново переживали нашу молодость и дружбу. Лично для меня подобные воспоминания были величайшими из чудес…

Мастер Фома:

— Реймс был самым великим днем в жизни Жиля, а Орлеан — его лебединой песней.

— Песней черного лебедя, принявшего обличье стервятника, — добавил Рауле.

— Позволь сначала мне сказать, а уж после думай, как знаешь. Итак, Орлеан был вершиной его славы и великолепия, однако ж подобное счастье стоило Жилю не дешево. Многие считали его чуть ли не самим Господом Богом. Иным же он напоминал солнце, клонящееся к закату. А кое-кто держал его не иначе, как за сумасшедшего…

В путь мы отправлялись все: рыцари, священники, основная прислуга, носильщики, коим надлежало нести органы, златокузнец, нанятый Жилем, и я, мастер по декорациям. Жиль брал с собой и Рене де Ласуза — в виде исключения.