Реквием

Тоби категорически не желала иметь дела с мужчинами ни в качестве приходящих пациентов, ни стационарных – после того случая, когда Ахмед впал в неистовство. Его коронный номер в период обострения болезни заключался в том, что он врывался по ночам в палаты к женщинам, причем проделывал это в обнаженном виде и сильном возбуждении. При этом он протягивал пациенткам тупой кухонный нож, умоляя их отрубить ему то, что он считал в то время истоком всех своих бед. Но, если не считать того, что он до смерти пугал женщин этой необычной просьбой, никакого вреда Ахмед им не приносил и представлял опасность скорее для самого себя, чем для кого-либо другого. Тоби боялась главным образом того, что какая-нибудь из женщин, с испугу, выполнит его просьбу.

Шерон с трудом уговорила Тоби встретиться с Томом.

– Просто постарайся его разговорить, – сказала она. – У меня это не получается.

– Я и так работаю двадцать четыре часа в сутки. Когда мне с ним разговаривать?

– Предоставь мне дневную группу. Не скандаль в бухгалтерии. Оставь в покое экономку. Не мельтеши на кухне.

– Полчаса, и все. Это самое большее, что я могу ему уделить.

Шерон расцеловала ее:

– Ты просто шербет.

– Не трогай меня. Он орех или луковица?

В их психотерапевтическом жаргоне фигурировали овощи и фрукты. С некоторых пациентов защитная оболочка снималась легко, как кожура с апельсина, раскрывая вязкое и рыхлое содержимое. Другие требовали значительных усилий, их приходилось раскалывать, как орех. Луковицы были очень непросты, и когда удавалось освободить их от внешнего слоя шелухи, под ним оказывался еще один слой. Порой работа над такой луковицей доводила терапевта до слез.

– Луковица, – ответила Шерон.

После того как она уговорила Тоби поработать над луковицей-Томом, надо было уговорить и луковицу лечь под терапевтический нож.

– Ни за что, – сказал Том.

Но Шерон не собиралась отступать. Она напомнила ему, в каком состоянии он вернулся из Гефсиманского сада этой ночью.

После грубых, оскорбительных приставаний Тома она вылетела из сада и направилась к машине с твердым намерением уехать, оставив его. Но к тому времени, когда она добралась до автомобиля, гнев ее поостыл. Она решила подождать Тома и, сидя в машине, размышляла над случившимся и придумывала, что скажет Тому по этому поводу, когда он появится. Спустя какое-то время она начала беспокоиться. А потом она услышала его вой.

Когда она добежала до места, маленький монах пытался помочь голому и облепленному пылью Тому подняться на ноги. Том плача повторял имя Кейти.

– Спасибо вам, – сказала Шерон монаху. – Я увезу его.

– Он в большом расстройстве, – сказал монах, подняв свои огромные невидящие белые глаза к небу и словно отыскивая там Шерон.

– Да, это уж точно.

Ей удалось уговорить Тома одеться, и монах отпер им ворота.

– Что ты помнишь из событий этой ночи, Том?

Оказалось, он помнит все.

– Согласись, с тобой что-то неладно, – сказала Шерон. – Если не хочешь говорить со мной, поговори с Тоби.

Шерон вцепилась в него мертвой хваткой и не отпускала до тех пор, пока он не согласился пойти с ней на предварительную консультацию. Когда Тоби назвала его «дорогушей» в третий раз, у Тома выработалось стойкое отвращение к этой женщине. Затем она заявила, что сможет поговорить с ним только после того, как у Шерон закончится рабочий день и она уйдет домой.

– Слишком занята, дорогуша. А Шерон слишком занята, чтобы присматривать сейчас за вами.

Таким образом, его выставили за дверь и велели прийти позже. Прежде чем покинуть центр, он заглянул к Шерон на кухню, где она беседовала с какими-то женщинами. При его появлении все замолкли.

– Ну и?… – спросила Шерон.

– Не пойдет, – покачал он головой. Когда ее зрачки сузились, превратившись в две стрелы с острыми наконечниками, он сдался. – Ну хорошо, но только один раз.

Он вышел, догадываясь, что женщины на кухне допытываются у Шерон, кто он такой.

Он вернулся, как и договорились, за несколько минут до того, как Шерон собралась идти домой. Отведя Тома в сторонку, она поцеловала его и вырвала у него обещание, что он постарается честно ответить на все вопросы Тоби. Затем она отвела его в стерильно чистую комнату с отделкой панелями цвета магнолии, нейлоновым ковром и установленными в круг обтянутыми нейлоном стульями, где велела ждать Тоби.

Минут через пятнадцать Тоби сунула голову в комнату и помахала ему рукой, шевеля пальцами наподобие паука.

– Минутку, дорогуша, сейчас буду. – Она снова исчезла.

Прошло еще минут двадцать. Том стал раздраженно ерзать. Он, естественно, не догадывался, что Шерон, уходя, сказала Тоби:

– Заставь его подождать, пусть понервничает.

Наконец Тоби появилась и, сев на один из стульев, спросила:

– Хотите кофе?

– Нет, – холодно отозвался он.

– А я хочу. Очень хочу кофе.

Она опять вышла и вернулась минут через пять с подносом, на котором стояли две чашки. Она уселась, потирая руки.

– Вы здесь чувствуете себя вполне уютно? – спросила она. – Меня нервируют все эти пустые стулья. Такое ощущение, что сидишь в компании призраков.

– У меня нет такого ощущения.

– Вы уверены?

– Абсолютно.