Реквием

Рыцарям предстояло выслушать сто двадцать семь выдвинутых против них обвинений. И в каждом Уилл различал руку Ногаре. Да и сам первый министр своим гордым видом демонстрировал, что не намерен скрывать своего авторства. Рыцарей обвиняли в том, что они на своих тайных сборищах топтали святой крест и мочились на него, поклонялись коту[27] и трехглавому идолу, присваивали пожертвования и прочее и прочее. Уиллу, несмотря на всю свою ненависть к Ногаре, пришлось признать: обвинения были составлены весьма искусно. Тут были собраны все поклепы — и против катаров, и против иудеев, и сарацин, то есть всех врагов Церкви. Такие обвинения народ понимал и страшно боялся. В некоторых даже содержалась правда. Например, рыцари действительно проводили собрания своих капитулов втайне, и читать устав позволялось лишь членам ордена, что придавало всему документу особенно изобличающий характер. Ложь легче скормить, если завернуть ее в правду. И Ногаре этим ловко пользовался, представив обычную рутину ордена, почти всем хорошо известную, как нечто предосудительное.

Около пятнадцати минут потребовалось кардиналу для зачитывания длинного списка. И все это время Жак де Моле стоял с поднятой головой. Гуго де Пейро сзади него пристально смотрел в пол, его опущенные по бокам руки дрожали. Один изнеможенный рыцарь упал и остался лежать на полу.

Кардинал закончил и поднял глаза на Жака.

— Вы признались перед инквизитором Гийомом Парижским во всех перечисленных преступлениях. Признаете ли вы их перед нами?

Жак молчал несколько секунд. Затем ухватился за ворот ветхой туники и с треском ее разорвал, обнажив перед тремя посланцами папы голый торс. Его спина, грудь и руки испещряли глубокие шрамы, почерневшие и ноздреватые. Инквизиторы пытали великого магистра клещами, отрывая куски плоти, но нагревали их докрасна, чтобы прижечь раны, ибо проливать кровь им запрещалось. Некоторые шрамы были свежие и до сих пор мокли. Уилл не мог представить боль, какую испытывал великий магистр, даже сейчас, спустя много дней после пыток.

Кардинал побледнел и вскинул руку, словно желая прикрыть глаза. Но затем опустил ее и отвернулся. Другому кардиналу, кажется, стало плохо. Третий, потрясенный, смотрел в пол.

— Да, я признаюсь, — прохрипел Жак. — Но лишь в своей слабости. Как наш Спаситель, в момент, когда силы его покинули, попросил, чтобы с него сняли ношу, я тоже не устоял и сказал своим мучителям то, что они хотели услышать, в надежде закончить страдания. Но теперь позвольте мне назвать белое белым. Позвольте сделать то, что следовало сделать тогда. Я отрекаюсь от признаний, сделанных под воздействием мучительной боли.

— Ваша милость… — начал Ногаре.

Но кардинал не дал ему закончить.

— Министр Ногаре, его святейшество желает получить от вас искренние и твердые признания вины этих людей. Только в этом случае он согласится на требование короля распустить орден. — Он сошел с помоста и двинулся прочь. — А это, — кардинал в ужасе вскинул руку в сторону Жака, — это немыслимый кошмар.

— Ваша милость, папа Иннокентий дал право инквизиторам при дознании использовать пытки. Каждый из этих людей признался.

— Нет, министр, я сообщу его святейшеству — признания тамплиеров нельзя полагать истинными, ибо сделаны они были при крайнем принуждении.

41

Францисканский монастырь, Пуатье 26 мая 1308 года от Р.Х.

— Уйди с дороги.

— Сир, — запротестовал брат-монах, заслонив собой дверь, — его святейшество не готов. Если вы подождете еще немного, то он…

— Отойди! Или я велю своим гвардейцам схватить тебя за неповиновение королю.

Монах неохотно посторонился, только когда к нему приблизились гвардейцы. Король с силой толкнул дверь и вошел.

Климент вздрогнул. Король застиг его в момент, когда он с трудом натягивал на себя малиновую сутану.

— Сир Филипп, я же просил вас подождать.

— А мне надоело ждать, — ответил король, вперив в него свирепые голубые глаза.

Он стоял, возвысившись над папой, который за последний год еще сильнее съежился, сгорбился и посерел от боли, терзавшей его сейчас почти постоянно. Но Филипп нисколько не жалел Климента. Он злился, ведь ему пришлось мчаться сюда во всю мочь, измотав коней и людей. Его терпение было на пределе.

Акция против тамплиеров началась удачно. И даже похищение одного из свитков не помешало. Правда, казну парижского прицептория до сих пор не нашли, но Филипп присвоил богатства всех остальных. К тому же Ногаре обещал непременно выбить признание из Кемпбелла.

Жак де Моле сломался на удивление быстро, в течение нескольких дней. Хвала инквизиторам, они превзошли самих себя. А потом остальные рыцари, когда им объявляли о признании великого магистра, тоже недолго держались — сдавались на допросах инквизиторам один за другим. После захвата прицепториев Климент послал королю гневное письмо, требуя объяснений, но Филипп, уверенный в поддержке подданных, даже не ответил. А затем в Париж прибыли три кардинала с миссией лично услышать признания рыцарей.