Реквием

С детства я была зациклена на своих бедах и, несмотря на то, что была, в общем-то, доброй девочкой, мало вникала в глубину чужих проблем, видела только то, что лежит на поверхности. Я долго не понимала многих вещей, простых для детей, с рождения росших в семье. Все упущенное в раннем детстве навёрстывалось с большим трудом.

– Лицо нашего второго председателя колхоза вдруг всплыло в памяти, – сказала Инна, наверное, чтобы продлить беседу.

– Красивый и деловой был. Отсталый колхоз в совхоз превратил. Животноводство на высокий уровень поднял. Не жалея себя, для людей работал. Был своим и старым, и малым. Обещал, что будет у нас совхоз-миллионер. Дома кирпичные строил, квартиры молодым специалистам давал. Не угодил чем-то районному начальству, убрали его из райцентра, загнали в неприметную деревеньку и на обидно маленькую должностёнку поставили. Мол, партийный – подчиняйся. Негде там было развернуться его таланту. Лет пять там промучился. Не получалось от родной земли, от любимых людей оторваться. Но не смог он усмирить свою мощную энергию, несла она его, требовала действенного приложения сил. Махнул он на всё, в город уехал, простым мастером на стройку устроился. Не знаю, как там у него сложились дела. Думаю, не пропал, нашёл применение своим организаторским способностям. А сколько еще добра мог бы родному селу сделать! Не дает мне покоя его судьба. Приедем в деревню, все о нем разузнаем, ладно?

– Горбачевский антиалкогольный закон вспомнила. Подчинились, бросили на работе праздники с вином встречать. Перестали петь и танцевать. Без разминок болячки разные к нам начали прилипать, как-то все быстро постарели. А ведь, бывало, раза два в месяц потанцуешь от души часа три-четыре на чьем-либо дне рождения, разомнешь все мышцы, и является необыкновенная легкость в теле, в мозгах. Пара рюмок хорошего вина – и сразу удивительно светлое ощущение праздника, яркие моменты счастливого удивления от познавания человека вне работы, положительные эмоции. Творить еще больше хотелось. Вина было хоть залейся, а нам его не надо было. Алкашей среди нас не водилось. Некого было перевоспитывать. Нет, я, конечно, понимаю, в масштабах страны огромная польза была от закона. Просто загрустила по молодым годам… Как-то читала статистические данные – благодаря Горбачеву смертность среди мужчин трудоспособного возраста снизилась примерно на двадцать пять процентов. А всего, по подсчетам ученых, за годы антиалкогольной кампании почти полтора миллиона человек сохранили себе жизнь. В восемьдесят седьмом году было повышение рождаемости до уровня 2,2 ребенка на женщину. Папы перестали пить, и мамы не боялись, что могут родить от них неполноценных детей.

А курить наши ребята в один день бросили. Так сказать, пример молодежи показали.

– Я вот об Ане подумала. Наверное, её положительное клеймо можно разглядеть на всех её учениках, и особенно на подопечных детдомовцах. Вся ее жизнь на них закольцована. Для некоторых из них много хорошего начиналось и заканчивалось школой.

– Скажешь, Аня счастлива одиночеством? На манер монашки? – удивилась Лена.

– Не Богу молится. На детей. Она всегда стояла за помощь бескорыстную и необязательную, за ту, что не по указке и не на показ. И, тем не менее, она не пользуется благосклонностью начальства. Почему им не нравился её патронаж, кому она мешает?

– Для многих «излишне здравомыслящих» людей её поведение – полная шизофрения. К тому же детдома – закрытые заведения. Отсюда дополнительные сложности и проблемы, – объяснила Лена.

– Совсем не простая наша Аня. И в друзья никому не навязывается. А помнишь, что она представляла собой, когда мы с ней только познакомились? Забитая была, стеснительная, даже дикая какая-то. Смешная. Даже теперь, в её то возрасте, у неё на макушке торчит этот милый задорный хохолок. Зря я её того… поддразниваю. Но ведь не со зла. Так, брёх пустой. Это как чесотка: чешется и чешется, отвязаться невозможно.

Благодаря любимой работе Аня перенесла все тяготы своей одинокой жизни, получила наконец квартиру, приличную пенсию и, наверное, собиралась пожить в свое удовольствие, отдавая себя только детдомовским детям, не горбясь, без робкой оглядки на начальство, никого не страшась, ни от кого не завися… Хотела стать той, кем она была в душе: прямой, независимой, откровенной, трезво мыслящей, чтобы говорить, что думает, с сознанием своего человеческого достоинства. А тут перестройка.

И всё равно не потерялась в этой жизни. В девяностые сберегла свою душу, свой неиссякаемый оптимизм. И до сих пор делится с детьми своей любовью, утверждает, что жизнь прекрасна во всех её проявлениях. Это перед нами, взрослыми, она позволяет себе ныть и стонать.

– Несомненно, в ней присутствуют элементы благородства, великодушия и компоненты… положительной упёртости. Не по наглому уверена в себе. Мне кажется, она лучше многих из нас чувствует особую прелесть нашего возраста – время отдавать накопленное.