Реквием

Сказала и вспомнила синие, трясущиеся губы, страдальческий излом бровей Инны перед первой операцией, своё одинокое кружение вокруг больницы. А после неё… безжизненно болтающиеся кисти безвольно соскользнувших с каталки рук.

«Нет! Нет», – кричало тогда всё внутри меня, но наружу не вырывалось. И через сутки, когда слова ещё с трудом давались ей и слишком тяжело сползали с не оттаявших, словно омертвевших губ, я терпела, не ревела. А в этот раз меня не было рядом».

Душа Лены облилась слезами. Она уткнулась головой в плечо подруги и спрятала свое лицо в её волосах. Ей подумалось: «Кто-то сказал, что нет печальнее зрелища, чем молодой пессимист, и нет отраднее картины, чем старый оптимист». Это касается только условно здоровых людей. Смертельно больной оптимист выглядит карикатурно».

После долгой тяжелой паузы, позволившей Лене справиться с нахлынувшими чувствами, она спросила:

– Как ты последнюю экзекуцию перенесла? Снова сильно тошнило?

– Разве тошнота и рвота страшны? Их можно перетерпеть. Главное, суметь пережить первую ночь после введения химии. Ты же знаешь. В этот раз я была на грани. Это когда ты чувствуешь буквально тысячные доли вибрации каждой клеточки тела. Оглушающее впечатление. Невозможно описать странное жуткое состояние организма, борющегося за жизнь. И с каждой серией химий это переносится всё трудней. Чуть не тронулась умом. До рассвета бродила по коридорам в наполовину ненормальном, зомбированном состоянии и до изнеможения бездумно бормотала одно и то же: «Господи, помоги! Господи, спаси!» Спас. Меня часто хранит провидение.

– Может, потому, что любишь вслушиваться в Космос, умеешь слушать и слышать тишину?

По тому, как подруга посмотрела на нее, по ее беспомощной улыбке Лена поняла, что она готова поверить чему угодно, только бы выжить.

– Лёля почему-то вспомнилась. Сто лет о ней не думала, и вдруг сейчас всплыл один шокирующий случай. Конечно, я знала, что она активная общественница, но в чём её деятельность заключалась, не интересовалась. И вот как-то по каким-то своим делам заглянула в судком, где комиссия по отчислению заседала. Слышу, Лёля жестко, напористо и бескомпромиссно отчитывает первокурсника. Мол, как ты дошел до такой жизни, что у тебя две двойки в сессию! Смотрю, парнишка сидит перед нею бледный, испуганный. Крупные капли пота стекают со лба и даже с кончика носа. У меня – глаза-шары. Лёля ли это? У нее самой три хвоста. Я бы так не смогла. Правда она, увидев меня, тоже немного смутилась и продолжила нападать на парнишку менее яростно. Я постаралась поскорее убраться из комнаты. Сцена слишком напомнила мне наш районный комитет комсомола. Тот самый, из нашего детства, который я всегда брезгливо обходила стороной.

На заводе Лёля преуспела, карьеру неплохую сделала. Тогда лозунги еще были в почете. Мы с ней неоднократно, но кратковременно пересекались в командировках. А вот на семейном фронте у неё одни проколы, сплошная непруха. – заметила Инна.

– Что так?

– Она, как я поняла, из той же обоймы, что Эмма и Рита. Истерзана личной жизнью. То цапаются и гавкаются с мужем чуть ли не каждый день, точно шавки по разные стороны забора, то всерьез дерутся как кошка с собакой.

– Жалко ее. В принципе неплохая девчонка была. Закрутила-завертела её комсомольско-партийная жизнь с четырнадцати лет. Не там свою энергию растрачивала. Говорят, деревенская жизнь вся на виду, а тут и в городе, оказывается, ничего не утаишь, – вздохнула Лена.

– Городок у них небольшой, все события каждой семьи как на ладони.

– Нашего первого куратора помнишь? – спросила Инна. – «Классную даму»? В консерваторию нас водила, образовывала. Первое время мы там засыпали. Потом Баха от Генделя стали отличать. Помню первый поход в театр. Она как-то необычайно восторженно восхищалась артистом, исполнявшим главную роль, и ожидала от студентов поддержки своего мнения. А ты сказала, что он, как должно, не проживает жизнь своего героя, а играет её. И делает это искусственно, но не искусно. Мол, хороший актер так ведёт свою роль, что не замечаешь, как он преподносит себя, увлекаешься и забываешь, что события происходят на сцене, а не в жизни. Он играет, как дышит. Меня он не увлек. Я только тем и занималась, что подмечала, где и что он не так сделал.

– Я почувствовала, что задела её, может, даже обидела. Она взглянула на меня каким-то далёким, углублённым в себя взглядом. Будто защищалась им от меня. Я позже, подумав, поняла, что он мог ей нравиться как мужчина. Ведь они были одного возраста. В таких случаях недостатков не замечают, просто любуются и восхищаются. Только поздно мне было догадки строить.

– Ты со своими деревенскими, не засиженными стереотипами мозгами и чистой наивной душой прекрасно чувствовала неестественность и наигранность.

– С моей тупой категоричностью и бестактностью я способна была обидеть хорошего человека. Прекрасный преподаватель, одинокая женщина с несбыточной мечтой о семье. До сих пор сожалею о своей глупой выходке.