Читаем Реквием полностью

«Детство дается человеку, чтобы было на что опереться в трудные моменты жизни», – привычно промелькнуло в голове Лены.

«Детство человек вспоминает, когда впереди ему уже ничего не светит? Быстро-то как всё промелькнуло», – подумалось Инне.

– Ночь в деревне прекрасна. Улицы как вымерли. Звезды на черном небе – хоть рукой доставай. Плохие мысли в голове надолго не задерживаются… И вдруг разносится круговая перекличка собак. И всё так естественно-просто и радостно-тревожно.

– В деревне вроде вольней жизнь, но народ так зажат и завален работой, что от этой воли мало что остается. Это потому, что кроме домашнего хозяйства еще на производстве работают. Двойная нагрузка.

– Проделки мальчишек помню. Инна, ты любила их задирать. И не раз бывала наказана, но не сильно. Щадили, потому что девчонка. Соседи говорили: девка – оторви да брось. Ошибались. Каждое поколение мальчишек пыталось доказать превосходство физической силы над умом. А мы, девчонки, противились. Борьба шла с переменным успехом. Не только мы отступали и задавали стрекоча. Но все это было несерьезно. Играли так и потихоньку умнели.

– Некоторые городские уличные мальчишки гордились всякой ерундой: формой ушей, сильно выгнутыми пальцами, ранами, полученными по глупости, презрением к тем, кто ходил в музыкальную школу или в Дом пионеров. Раздетые зимой бегали в школу. Бахвалились своей нелепой смелостью.

– Так если больше нечем.

– Заступиться за девочку у них считалось постыдным, не мужским поступком.

– Я сельских друзей больше уважала. Честнее, трудолюбивее, надежнее были. А недостающий лоск ими в городе быстро приобретался. Через год приезжали красавцами на вечер встречи с учителями.

– Подросли, поумнели наши мальчишки. Прекрасными людьми стали.

– В деревне дети раньше взрослели, деля со взрослыми заботы. Времени на глупости у них мало было.

– Городские, те, что были хулиганистыми, тоже помаленьку умнели, – согласилась Инна.

– А помнишь то первое лето, когда тебя еще пускали с нами гулять? – со счастливой улыбкой перебила Лену Инна. – Мы играли в войну, в разведчиков. Сами придумывали правила игры и соблюдали уговоры неукоснительно. Знали в деревне каждый поворот, каждую развилку дорог. У всех были свои потайные места, куда могли спрятаться на случай «опасности».

– Никто не хотел быть немцем. Жребий бросали.

– Фильмы про войну любили. Костры разводили по осени на огородах. Сварганим, бывалоче, в солдатском котелке кулеш, сядем кружком, уминаем и воображаем себя партизанами.

– Ничего вкуснее той каши не едали.

– У тебя за спиной грубо самостоятельно сколоченное деревянное ружье, а за плетеным веревочным ремнем огромный наган. Ты была выдающимся организатором и в споре могла любого мальчишку за пояс заткнуть. Они с тобой боялись связываться, чтобы не уронить себя в собственных глазах и в глазах друзей.

Довольная Инна мечтательно подняла глаза к потолку и улыбнулась:

– Помню, валяюсь в траве под осиной на берегу нашей речки – так привольно лежать на залитом солнцем лугу! – и размышляю: почему у нее листочки так жалостливо, тревожно-родственно моей душе трепещут? Так мне отчего-то грустно делалось, до мурашек, до слез.

– Первым делом успокойся, – встревожилась Лена, почувствовав дрожь в голосе подруги.

– И ведь поняла! Черешки у листьев осины длиннее, чем у других деревьев и собраны в пучок. И с какой бы стороны не подул пусть даже слабый ветерок, листочки начинали колебаться, передавая свое движение другим, связанным с ними. Не уставала я любоваться на воду, не могла наглядеться. Может, и поэтому тоже наши предки предпочитали селиться ближе к реке?

– Фантазерка.

– Ты не могла себе позволить сладкое ничегонеделание даже в детстве.

– И поэтому я сухарь? Проехали.

– А позднюю, голую, ветреную осень в деревне я не любила. Все мертво, серо, сыро. Грязища. На всем печать грусти и бессилия. Все вокруг казалось жалким.

– И до боли родным.

– Вздор! Только ранней осенью, когда буйство красок.

Инна раздраженно насупилась.

– Прабабушку свою вспомнила. Ее морщинистое лицо, впалый рот. Не хочу до такой страхолюдности доживать.

Лена попыталась улыбнуться.

– А я за один присест могла слопать яичницу из десяти яиц, но попросить боялась. А меду попросила вроде бы в шутку, так все равно не дали. Но бабушка разрешала попить сахарной воды, приготовленной для пчел, только так, чтобы отчим не заметил ее убыли. Я так любила сладкое!

– Он лучше бы замечал, как ты ишачила. Какие мелочи вспоминаются! Мужчины в деревне на улице без мата, – примирительно продолжила разговор Инна. – Но и «будьте так добры» и «если вас не затруднит» тоже не звучало. А на заводе предостаточно. Такие «перлы» выдавали! Вот тебе и тупая беспросветная деревня. И за пять лет учебы в вузе от ребят мата не слышали.

«Причем здесь мат? Бредит, мысли путаются?» – снова заволновалась Лена.

– Инна, Инна, ты что, зависла?

– С какого перепугу?

– Задумалась?

– Вестимо. Ничего у меня не выйдет! – горестно вздохнула Инна. – Не выдержу я поездки.

– Со мной выдержишь. Ты вправе принять любую мою помощь.

Инна покорно кивнула.

Перейти на страницу:

Похожие книги