«А ведь они могли ворваться в наши окопы на плечах отступающих, — с досадой прокомментировал это зрелище оберштурмфюрер. — И уже через каких-нибудь полчаса выйти к реке. Ах да, этот неистребимый немецкий педантизм. Не было, видите ли, приказа преследовать противника, атакуя его вторую линию. А в штабе, очевидно, плохо представляют себе силы заслона. Разведка опять не сработала».
— Все, разъядренили нас, — еле выговорил старшина, оседая на бруствер прямо перед лейтенантом.
— Вижу, что разъядренили. Чем хвастаешься?
— Что ж вы, сукины дети, не подошли, не подсобили, если все видели…
— Что за тон, старшина?
— Да брось ты со своим тоном, сынок, — устало махнул рукой прибывший. Возраст его был таким, что он и в самом деле спокойно мог называть Штубера «сынком». — Ты вон посмотри, сколько нас отошло. И двадцати человек от роты не осталось.
— Успокойтесь, старшина, не одни вы отходите.
— Дык кому ж от этого легче? Разве что немчуре. Хотя им тоже в радость не будет.
— Представьтесь, старшина.
— А шо ж тут представляться? Конюхов. Старшина. Весь тут.
— Так вот что, «Конюх-старшина весь тут», соберите эти свои остатки роты и займите левый фланг. Вплоть до акации. И побыстрее. Окопы там только намечены. Работы до утра.
— Так, может, сразу отойти на левый берег Днестра, и уже там, усилив боевые порядки левобережных частей…
— Стратег ты, Конюх-старшина: «отойти, усилить». А эту землю оборонять по-твоему не нужно?
— Оборонять нужно там, где ее сподручнее оборонять, — тяжело вздохнул старшина. — Если бы этому еще и офицеров наших учили…
— Прекратить болтовню, старшина! Выполнять приказ. И спускайтесь в окоп, что вы на бруствере мишените?
Старшина обиженно покряхтел и испепеляюще посмотрел на лейтенанта.
— Ну, воюем, землячки хреновы, ну воюем… — посокрушался он и тяжело, почти по-стариковски, опираясь кулаком о бруствер, поднялся. — Неужели ж ни одного мудрого генерала-маршала в этом войске не осталось? Как стадо гонят нас. От самой границы по Пруту. Ну, землячки хреновы…
Штубер посмотрел на часы. «Сейчас у них там будет ужин, — сглотнул он слюну. — Грошев тоже обещал, что кухня подъедет. Но когда это будет, «землячки хреновы»? У вермахта ужин, поэтому до темноты атаки не будет. Ночью тоже не пойдут. Значит, к реке выйдут с восходом солнца. Чтобы в тот же день, не теряя людей под огнем русских батарей, форсировать. Все рассчитано».
— Но два пулемета мы вам все же притащили, — как-то обиженно напомнил старшина, словно предупреждая, что может отнести эти пулеметы обратно. — И трахтоматов немецких целую кучу.
Не обращая на него внимания, оберштурмфюрер взглянул на небо. Солнца уже не было. Но темнело медленно. Какой же он сегодня долгий, этот южный вечер.
— Что будем делать, оберштурмфюрер? — тихо спросил Розданов, неслышно приблизившись к Штуберу. Вилли стоял у пулеметного гнезда и рассматривал в бинокль глазеющих в их сторону вермахтовцев. Бинокль этот он конфисковал у пулеметчика, отступившего вместе со старшиной.
— Радоваться жизни.
— Нарадовались. Пора уходить, пока сюда не нагрянули эти принципиальные мерзавцы из контрразведки.
— И нагрянут. Почему бы им не нагрянуть?
— Но если нагрянут, могут поинтересоваться, откуда взялся здесь лейтенант Гуревский.
— И должны поинтересоваться, — попытался отговариваться в том же духе, но вовремя прервал себя: — Не причитать, поручик, не причитать.
— Мы и так… то ли Бог нас хранит, то ли черт.
— Главное, что хранит, — меланхолично ответил Штубер. — Слушайте меня, красноармеец. Немедленно идите к пленному. Смените Лозовского. Подготовьте лейтенанта к переходу к нашим.
— Каким образом? — по-солдатски, в кулак, раскуривал махорочную скрутку Розданов.
— Обо мне ни слова. Ведите переговоры от своего имени. Скажите, что, как только стемнеет, вы поведете его якобы расстреливать. В плавни, под иву, под которой состоялся первый допрос. Если он окажется благоразумным и согласится на наши условия — выстрелите в воздух. Взамен он должен пробраться к нашим, а сделать это здесь не так уж трудно, и передать, что в два ночи к их окопам подползет группа немецких диверсантов, вернувшихся с того берега. Из полка «Бранденбург».
— В два ночи… из полка «Бранденбург»… Понятно. И что?
— Пусть не вздумают «салютовать» нам из всех своих видов оружия.
— Как мы узнаем, что он передал все это?
— Две красные ракеты и одна зеленая. В сторону плавней.
— А если он не поверит?
— Кто, лейтенант? Куда ему деваться? Главное, чтобы не сошел с ума от неожиданно свалившейся на него удачи. «Расстреливать» поведете вместе с Лозовским. Только учтите: на островах красные, там засады.
— Я это заметил. Не исключено, что есть заслоны и на краю плавней.
— Есть. Я наблюдал их передвижение. В случае чего, вы должны будете отвлечь их, вызвать огонь на себя. Жизнь лейтенанта сейчас дороже.
— Спасибо за оценку, барон.
— Я ведь не сказал, что вы обязаны погибнуть, — миролюбиво похлопал его по плечу Штубер. — Отвлечь и уйти. Утром мы все это спишем на недоразумение.