В шалашах почти никогда не потухал очаг. Дым от него выходил наружу через узкое отверстие, сделанное в берестяной крыше. Как только поднимался ветер, дым застревал в шалаше, слепил глаза, спирал дыхание. На зиму орочи обкладывали жилище толстым слоем сухой травы, плотно придавливали ее жердями, чтобы не разметала пурга. На земляном полу лежали медвежьи и оленьи шкуры, циновки из кусков кедровой коры. На полочках размещалась берестяная посуда, так называемые кондюго. Ногтем большого пальца женщины вырезали на кондюго национальный орнамент.
Орочи запасали на зиму только юколу, муку, соль. Мясо добывали в тайге свежее: охотились на лосей, медведей.
Стопятилетняя бабушка Анна Васильевна, старейшина рода Акунка, любила рассказывать легенду.
Давно-давно, даже сама не помнит когда, шла большая война. Докатилась она и до орочских стойбищ. Пришлось народу покинуть свои родовые стойбища и на ульмагдах — долбленых лодках — уплыть далеко в море. На одной ульмагде везли книгу, в ней были записаны законы народа. Неожиданно разыгрался шторм. Волны стали захлестывать ульмагду. Книга законов промокла. Когда лодку вынесло прибоем на берег, орочи разложили страницы книги на камнях, чтобы просушить их на солнце. Но тут с севера подул сильный ветер, подхватил страницы и разбросал по волнам.
С тех пор — гласит легенда — остались лесные жители без грамоты и без законов… Много зим после этого никто не тревожил орочей. Но в конце прошлого века на морское побережье приехали скупщики пушнины. Они привезли яркое полотно, фарфоровые бусы, пуговицы, нитки и меняли свой товар на дорогие меха. Спиртоносы из Маньчжурии зачастили к орочам с «огненной водой». За спирт и водку тоже платили белками, лисицами, соболями, колонками. Цайдуны[3] из чужой страны заносили в стойбище опасные болезни, от которых в течение нескольких дней гибли целые орочские семьи. Так навсегда погасли очаги родов Бяпалинка, Дунка, Хуанка, Быхинька, Каундига, Донадига. Теперь почти не осталось и следов от их стойбищ.
Тогда-то и переселились орочи на лесистые берега Тумнина, богатые пушным зверем. Да и рыбы в эту реку во время нереста заходило столько, что на оморочке по ней, бывало, не пройдешь.
В одну из зим в долину Тумнина пожаловали царский урядник и поп. Поп крестил орочей, учил их закону божьему, наделил жестяными крестиками. За каждый такой крестик брал соболью шкурку.
Однако лесные люди по-прежнему верили в силу могучего духа — Амбы, который один властвует над всеми. Амба живет везде — в лесу, в воздухе, под водой… Когда он добр, то помогает на охоте и рыбной ловле. Когда разгневан, посылает несчастье: зимой пургу, осенью и весной — наводнение.
Только шаман умеет разговаривать с могучим духом. Поэтому люди должны ходить к шаману, слушаться и почитать его.
Орочи верили, что после смерти душа переселяется в какое-то другое царство — Буни. Но путь в то царство долог и труден. Поэтому умершему надо дать с собой самые нужные предметы: палку, удочку, посуду…
— Все это, понятно, осталось в прошлом, — говорит Николай Павлович. — К новой жизни орочи шли охотно. Особенно молодежь. Старики, правда, не сразу расставались со своими древними обычаями и привычками. Тут нам пришлось потрудиться…
— Сколько орочских родов сохранилось?
— Девять родов. Но иные из них так малочисленны, что насчитывают лишь две-три семьи.
— Сколько же всего осталось орочей?
— Человек триста пятьдесят. — И, заметив мое удивление, говорит: — Ничего, хоть и маленький народ, но и ему есть чем гордиться. Смелые, мужественные люди орочи наши. Поживете подольше в Уське, сами увидите.
В это время из-за леса показывается орел. Сложив крылья, плавно садится на гребень скалы. Через несколько минут он опять взлетает, небольшими кругами набирает высоту, но почему-то не торопится улететь, словно поджидает кого-то. И верно: два молодых орленка срываются с гребня, несколько секунд падают, но тут же, будто опомнившись, становятся «на крыло». По-видимому, это их первый вылет из гнезда на большой простор.
Свет над тайгой
Летом 1926 года орочи писали Арсеньеву в Хабаровск: