Река на север

В них еще было достаточно воли, и ему это нравилось. Это ему нравилось вот уже несколько дней, и он не знал, что с ними делать.

— Я пропал... — шутливо произнес он.

— Я тоже... — ответила она, забавно наморщив нос, и он подумал, что такие лица, с правильными чертами, не теряют привлекательности и в зрелые годы.

— Но, но, но... — запротестовала Гд. — Брэк! — И, апеллируя к спутнику: — Ты посмотри?!

— Где-то в Джидде нас накрыл ураган, — мрачнея, заметил ее спутник.

— Георг... — она впервые назвала его по имени, — это был просто дождик!

— Именно дождик, — тут же согласился он.

— Тю ты! — возмутилась, повернувшись в нему спиной.

Она всегда была склонна к полным именам и не упускала инициативы в разговоре:

— Это был просто дождик! Банальный, жалкий, пятиминутный дождик! Даже паломников не замочил.

— Ну да, — покорился он. — Я и забыл. Нас как раз высадили на материк...

— Остров, — поправила она.

— Безусловно... — улыбнулся он. — Полный вот таких птиц.

— Чаек, — уточнила Гд.

Должно быть, они переживали вторую часть своей весны.

Гд. сделала нетерпеливые глаза:

— Он уродился таким... — пояснила она, — старым.

— Точно! — согласился ее спутник, радостно оголяя лошадиные зубы.

Иванову показалось, что он даже не обиделся, но ошибся.

— И с вами так же... — обреченно пожаловался он им, обращаясь больше к нему, чем к Изюминке-Ю, — с небес на землю?

Ему не удалось справиться с нею, это было ясно сразу. Возможно, он просто не стремился к этому.

— Не отчаивайтесь, — посоветовала Изюминка-Ю.

— Завтра мы едем в Грузию, — вдруг для всех сообщил он. — Сикварули — любовь по-грузински, созвучна с яичками. — Заулыбался свежо, приятно и вежливо засмеялся.

Они замолчали. Солнце все глубже запутывалось в блестящих ветвях деревьев.

Листья, отливающие глянцем, почти неподвижно застыли в вечернем воздухе. Навстречу протащился буксир, и волны выплеснулись на берег.

— И все-таки это Георг, — многозначительно произнесла Гд. и прищелкнула языком. — Ничего... ничего не понимающий. Может, ты марсианин? — наклоняясь вперед, словно уточняя, спросила она, — Ага?

Лоб, на котором пролегли ухоженные морщины. Слишком ровный загар, слишком ровная кожа под падающими лучами солнца.

Вряд ли когда-то он видел ее такой — несколько уставшей, несобранной, беспокойной внутри себя, лишенной цели или, наоборот, желающей от нее избавиться. По утрам вглядываясь в зеркало и разглаживая морщины, она говорила самой себе: "Не так страшно..."

— Я собиралась тебе позвонить, но твоя... — она была нетерпеливее обычного и полна сарказма, кривая ухмылка испортила ее лицо, — мне ничего не сказала.

— Неужели вы разговаривали? — удивился Иванов.

Такие события можно было пересчитать на пальцах одной руки.

Вдруг она произнесла, не обращая ни на кого внимания:

— Я не могу без тебя... Учти, — добавила она, — я собираюсь вернуться. Даю тебе пять минут, ага?

— Вот те на... — произнес он и посмотрел на ее спутника, на его длинное лицо.

Георг улыбнулся и посмотрел на Гд. Она всегда была патологически лжива, но теперь удивила Иванова своей отчаянной прямотой:

— Я устрою сцену!

— Прошу тебя, не здесь, — попросил он.

На Изюминку-Ю он не оборачивался, а только чувствовал, как она буравит его взглядом.

— А где же? — И она, не поднимая головы, коротко взглянула на Изюминку-Ю. — Поднимемся на мостик?

Он знал, что она все равно заставит его ответить. Он все еще находился во власти этой женщины, и она чувствовала это, поддерживая их связь в том состоянии, когда под теплым пеплом тлеют угли — достаточно было бросить пучок веток. Сколько раз он давал себе зарок все прекратить и тут же нарушал его, стоило ей появиться на горизонте.

— Рюмку водки и затяжку, — выпросил поблажку Иванов.

— Не больше! — разрешила она. — Ага?

Он так и не посмел взглянуть на Изюминку-Ю.

IX.

Не задумываясь, втянул в свои дела. Последствия представлялись смутно. С точки зрения целесообразности природы любовь — это не оптимальный вариант поведения. Вера в сорок — слишком большая роскошь. Вечно остаешься один. Танго "Миноче 300 — грустная ночь" уже отзвучало. Точнее, оно уже не владеет твоим воображением. Выветрилось, как запах пива.