Рейз

— Пожалуйста, — прошептала она. — Я хочу сделать это с тобой.

Глаза юноши расширились, его сердце в груди стало биться быстрее.

— Киса, ты… ты уверена?

Киса застенчиво кивнула.

— Будешь моим? — спросила она.

Чувствуя, как эмоции переполнили его грудь, юноша ответил:

— Да, — и прижался губами к ее губам.

Позднее той ночью, когда Киса лежала в его теплых руках, он не мог перестать целовать ее.

— Я люблю тебя, Киса, — признался он. Она повернулась к нему и опустила глаза, засмущавшись.

— Я тоже тебя люблю. И рада, что ты был моим первым.

— И последним, — пообещал мальчик. Он сильнее сжал ее в объятиях. Оба были обнажены, скрываясь под его толстовкой.

— Я даже представить не могу, что смогла бы быть с кем-то еще… когда-нибудь, — сказала Киса и вздохнула.

Он не мог не согласиться.

Они были молоды и влюблены…

Но юноша знал без единой тени сомнения, что она была для него одной-единственной и предназначенной только ему.

Они были предназначены друг другу.

***

Мои глаза распахнулись, когда я пытался сделать следующий вдох, взгляд замер на стальных стропилах, находящихся выше. Я вспотел. Мой разум продирался сквозь затуманенное состояние, сквозь сон, который был похож на реальность.

Девушка.

Юноша.

Пляж.

Целующиеся…

Подождите!

Киса была там, только совсем юной, трахающейся с каким-то пацаном на пляже. Я ожидал вспышку ревности, волну гнева, проходящую сквозь мое тело, от мысли, что к ней кто-то прикасался, но этого не произошло…

Мальчишка мне напомнил кого-то. Но я не мог вспомнить… это был кто-то, чье место я не мог занять. Не понимаю.

Он был счастлив.

Он любил Кису.

И Киса, как всегда, выглядела красивой, улыбаясь и говоря ему, что тоже любит его.

Я тяжело вздохнул, мое сердце колотилось, словно эти слова она говорила мне. В груди что-то заныло, а руки начали дрожать.

Но она же ничего не сказала мне, лишь рассказывала о каком-то юноше на пляже и что она любила его… не меня, не Рейза, монстра, убийцу…

Это заставило меня задуматься о жизни, которая была у меня до ГУЛАГа. Каким я был в том возрасте?

Я ничего не знал о том, откуда появился. Я ничего не знал о своей семье. Столько всего произошло с того момента, как я приехал в Бруклин, это запутало меня. Вспышки мечтаний. Проблески изображений. Были ли реальными воспоминания, пробивающиеся в моем сознании?

Мои мечты казались настолько реальными, что когда я просыпался, то мог с точностью вспомнить каждую деталь. Я не помню, чтобы до встречи с Кисой у меня были такие сны, и она была в каждом из них.

Она чувствовалась такой настоящей для меня, важной. Хотя, может быть, я так отчаянно нуждался в ней, что воображал такую связь. Настолько отчаянно, что мне было пофиг на все, я хотел быть тоже значимым для нее.

Затем гнев и ярость наполнили меня, когда я представил ее вместе с Дуровым. Киса — моя. Я чувствовал, она — моя. Я знал, что она принадлежит мне. Я хотел ее. Хотел, чтобы она была моей, а не делить ее с тем психопатом.

Дуров был бесчувственным, кровожадным ублюдком. Я видел это, когда смотрел в его глаза, в глаза стольких бойцов. И то, как он смотрел на Кису, я знал, что рано или поздно он убьет ее. Он перегнет палку, или она попытается уйти, но он ни за что не даст ей уйти, и, чтобы быть уверенным, что она никогда не оставит его, Дуров убьет ее.

Что-то подсказывало мне, что это был не первый раз, когда я защищал ее от него. И тогда мои внутренности скрутило от мысли, что он собирается жениться на ней, и что это из-за меня он стал обладать ею… что каким-то образом я подвел ее.

Я должен убить его. Это был единственный способ, чтобы спасти ее. Мне захотелось проколоть его черное сердце в клетке.

Зажмурившись, я пытался вспомнить хоть что-нибудь, что угодно, из своего прошлого. Но лишь хорошо знакомая боль пронзила голову, и в отчаянии я медленно открыл глаза. Я потер переносицу, вспоминая видение. Я мог ощущать запах моря и чувствовать песок, юноша и Киса лежали на нем. Я был там, но не мог связать воспоминания с реальностью.