Рейдовый батальон

Осеннее утро до восхода солнца совсем не ласковое. Дрожь пробирает все части тела. Воздух наполнен влагой. Хорошего настроения и так нет, а от вездесущей сырости становится еще грустнее. Однако первые лучи солнца, спускающиеся в долину из-за горных вершин, облегчают страдания души. Боевая задача обрадовала еще больше. Засесть на ближайшей вершине невысокого хребта и прикрывать проход автоколонны. Роты растянулись в цепочки и поползли в горы в разные стороны, как ручейки, извиваясь по складкам хребтов. Мы прошли мимо развалин придорожной халупы. Все двери выбиты, ворота покосились, стены обрушены во многих местах. Деревья засохли, колодец завален, пыль, да песок с глиной. Пахнет смертью. В овражке перевернутый, давным-давно сгоревший БРДМ, на обочине лежат на боку два закопченных «наливняка». Засада. Смерть. Когда это произошло? Пять лет назад? Год? Кто знает. То ли «духи» отомстили за развалины, то ли наши превратили дома в руины, отомстив за засаду. Вот мы тут и будем сидеть, чтоб техника прошла без потерь. Броня встала вдоль дороги, а мы – марш-марш наверх. Подъем невысокий, всего метров триста. Это радует, потому что утренней прохлады как никогда и не бывало. За полчаса солнце растопило росу, высушило воздух и начало жестоко припекать. Сразу стало тяжело двигаться, пехота пыхтела под тяжестью снаряжения. Идти вверх всего ничего, а пока поднимались – тельняшка мокрая насквозь от пота.

На вершине узкого каменистого хребта площадок, годных для лагеря, было совсем мало. Взводы расползлись по точкам и распределились по постам. Третья рота ушла в глубину горного массива, а на соседней господствующей высоте засел комбат с управлением батальона и взводом связи, вокруг него – отдельные взводы: АГС и разведчики.

Дорога блестящей полосой лежала у подножия, влево бежала в Кабул, вправо – туда, где я еще не бывал, на Баракибарак.

Разведрота, танки, самоходки и наша техника стали сползать с дороги по проселку в долину. Вдалеке виднелся кишлак, к нему-то разведка и пошла. Артиллерия произвела несколько залпов, минометчики, танкисты и БМП «обработали» окраину. Затем все стихло, и часа два ни стрельбы, ни движения. Пусть «духи» лучше уйдут по кяризам, чем мы будем гонять их по кишлаку, теряя бойцов. А в колодцах их будут травить дымами.

Итак, внизу – тишина, наверху у нас тоже – тишь и гладь. За ротного в рейде Грошиков. Еще в полку он, смеясь, клятвенно обещал, что в этот раз если в меня стрельнет, то наверняка попадет. Кавун слегка приболел. И взводных опять некомплект, поэтому я не остался на КП роты, а командую вторым взводом.

Бойцы организовали завтрак. Я съел из баночки разогретую кашу, попил из другой баночки чай – и в эспээс на боковую.

Солнце палит. День кажется бесконечным. Горячий, тягучий. Минуты идут за минутами, которые нехотя складываются в долгие часы. Зной, зной, зной. Ни дуновения ветерка. И это называется октябрь. Я уже весь коричневый от палящих лучей. В полдень подошел ко мне сержант и сказал, что взводный лейтенант Корнилов зовет в гости.

Лениво поднимаюсь. Послать к черту и лежать дальше? Смертельно надоело бездельничать. Бока от камней болят. Взял кроссовки и перебрался по каменной гряде к площадке, где расположился лейтенант.

– Чего тебе, взводяга? – спросил я у Корнилова.

– А поболтать, з-замполит?

– О чем?

– Ну, в смысле анекдотов.

– Думать надо, а мозги уже растаяли. Наверное, ни армейских, ни политических, ни про Чапаева даже не вспомню.

– А я про это и не люблю. Я люблю про «б-баб-с».

У него – была дурацкая привычка в разговоре сдваивать согласные.

– Саня, про «баб-с» – это лишнее возбуждение твоего неокрепшего ума при нашей импотентной жизни. Давай лучше чайку попьем да на горы посмотрим. И потоскуем.

– Как это на горы потоскуем?

– А ты посмотри, какое зыбкое знойное воздушное марево стоит над горами. Над морем в зной тоже такое марево. Вот сиди на камушке и представляй.

– К-короче, предлагаешь мечтать.

– Точно. Предлагаю.

Мы сели на раскаленные камни – сидишь как на сковородке. Неудобно мечтать.

– Исаков, принеси-ка, б-будь любезен, б-броне-жилет.

– Зачем?

– Т-товарищ с-солдаг. Я сказал б-быстро! Пока я твое мясистое мурло не намял.

Солдат что-то забормотал по-своему, непонятное, и нехотя побрел к нам, волоча по камням бронник.

– С-солдат, поаккуратней с имуществом. И еще раз скажешь свое «ананенский джаляп», так этот «джаляп» в т-твоих зубах и застрянет. П-понял?

– Так точно, – ответил солдат уже без злобы и с заискиванием смотрел на взводного.

– Вот т-так и смотри л-ласково и п-преданно в глаза к-командиру. Шагай на пост, с-смени Джураева.

Мы уселись на развернутый бронник, а снайпер побрел уныло на пост, продолжая что-то бормотать.

– Вот в-видишь, идет и бубнит, весь с-свет ругает и себя за дерзость, и нас за то, что не вовремя и не там сели п-помечтать.

– Год только прослужил, а видишь, Саша, пытается зубы показать.

– Вырвем.