— Теперь уже поздно,— сказал он.— Полчаса тому назад ее можно было бы спасти, а теперь сердце не работает и дыханье остановилось. Она, по-видимому, съела целую коробку яда — думаю, это крысиный яд. Он уже успел проникнуть в кровь.
Провизор снова вставил зонд и начал промывание. Врач стоял рядом с нами, покачивая головой, и указывал, что надо делать. Мы вливали ей в горло возбуждающее и, пытаясь оживить ее, делали искусственное дыхание.
И все время врач, стоявший позади, повторял:
— Нет, нет. Слишком поздно. Жизнь не вернется к ней. Яда у нее в организме хватило бы на десять человек.
Через некоторое время приехала карета скорой помощи и забрала ее. Я не знал, куда ее увезли, и даже не старался узнать. Я сидел в маленькой темной комнате, окруженный пузырьками с белыми этикетками, и смотрел на провизора, который пытался спасти Рэйчел. Когда я, наконец, встал, чтобы уйти, аптека уже опустела: остался один продавец, безучастно смотревший на меня. На улице никого не было, кроме шоферов такси, не обративших на меня никакого внимания.
Ошеломленный, шел я домой по опустевшим улицам. Слезы застилали мне глаза, и я не видел улиц, по которым шел. Я не видел ни уличных фонарей, ни темных углов, но я до боли ясно видел в огромном зеркале образ Рэйчел, склонившейся над нашим мусорным ящиком, а отражение неповторимой красоты ее груди горело в моем сердце