Регресс

Пока мы ждали лифт, кашляющий старик поведал мне о том, что все они, те, которые теперь лишь отдалённо напоминают людей, жили когда-то наверху. Кому-то из них посчастливилось родиться в Мидлтауне, большинство же были некогда представителями того многочисленного класса рабочих, которые изо дня в день просыпаются с первым гудком смены, спешат на работу, весь день не отходят от станков, а засыпают, падая от усталости после восемнадцатичасового рабочего дня чтобы на утро открыть глаза во всё той же промышленной зоне. Все они когда-то трудились и жили подобно многим, но потом… Кто-то совершил преступление, кто-то бросил работу, кого-то, якобы по ошибке, заблокировала вездесущая Система. Таким образом, каждый из них был вынужден спуститься вниз. Это была заброшенная территория, дно города. Здесь не было никакого контроля, но вместе с этим не было и электричества, воды, в зданиях давно никто не жил. Многократно достраиваемые, наскоро укреплённые стены были призваны выполнять теперь всего лишь одну функцию – нести на себе город, растущий ввысь. Это был низ, самый низ мегаполиса и общества. От старика я узнал, что таких, как они много. Только на первый взгляд эта часть города казалась безлюдной. На самом деле здесь собралось уже изрядное количество тех, кого отвергли верхние этажи. Неудачники, преступники… Даже в Даунтауне они были не нужны. Все они жили теперь в зоне без правил, на куче мусора, выживая в условиях, где никто за ними не следит. Общество предпочло отказаться от них, заблокировав им любую возможность подняться наверх. Вызвать лифт, как все прочие жители Индианаполиса, они не могли. Желая обезопасить себя от нежелательных своих членов, город вверху исключил для этих людей возможность покинуть «низ». Чтобы в поисках лучшей пищи, одежды, а главное спичек, подняться наверх, им приходилось дожидаться того момента, когда с очередным обречённым или какой-нибудь преступной шайкой, совершившей набег на Даунтаун, лифт опуститься сам. Тем, кто сидел сейчас рядом со мной, доступ наверх был запрещён. Сканируя отпечатки их пальцев, рисунок сетчатки глаз, лифт отказывался впускать их на верхние этажи. Шайка же Купа – того самого оборванца с двумя другими, выкинувшие меня из лифта – имела в своём распоряжении целый набор «ключей». Части тел тех, кто не был заблокирован, служил пропуском наверх. Это было отвратительно!.. На непрошенных гостей с «Низа» на других уровнях велась настоящая охота. Их отлавливали и ссылали снова в «Низ». Пребывание внизу было самым страшным наказанием и кошмаром. Превращаясь в нелюдей, все кто оказался здесь влачили жалкое существование и окончательно опускались. Рыская в поисках пропитания, ковыряясь в ссыпающихся сверху отходах, мучительно болея, они умирали вдали от солнечного света, свежего воздуха и отвергшего их общества людей. Кому-то повезло ещё меньше… Кое-кто из нелюдей никогда не видел верхних этажей. Так подёргивающийся от пробивающих его судорог мальчишка, всё это время внимательно слушавший рассказ старика, а теперь залезший по полуразрушенной стене наверх, расковыряв тепловую обшивку одной из многочисленных труб и пьющий из неё вытекающую по капле ржавую воду, родился уже здесь, внизу. Глядя на его когтистые пальцы, расширенные от недостатка света зрачки глаз, серого цвета кожу, мне стало жутко…

Задыхаясь от кашля, старик объяснил мне, что все они, находящиеся сейчас у лифта, ожидают возвращения шайки Купа – разбойника, совершающегося набеги на Даунтаун. Мои нелюди надеялись отнять у них часть наворованного вверху добра. Им нужны были спички, которые на свалке найти было практически невозможно, без них, жители низа лишались и света, и тепла. У меня же появилась надежда дождаться лифта. Мне нужно было убираться отсюда… Наверх… Куда угодно, но только наверх!

– Сколько ещё придётся ждать? – спросил я.

Вместо ответа все бродяги, как один, закатили на своих руках лохмотья и посмотрели каждый на свои часы. Я был поражён. Изъеденные язвами запястья каждого из бедолаг были сплошь унизаны дорогими позолоченными механическими часами. Эти устройства, не требующие элементов питания, были тем предметом роскоши, выудив который в мусоре местные оборванцы могли пользоваться в быту. Как ни странно, даже самые модные и дорогие вещи рано или поздно оказывались на свалке, а значит, неизбежно попадали сюда, вниз. Тут уже они имели совершенно иную ценность. Всё, что было не пригодно для еды и не способно было подарить тепло оставалось гнить. Однако часы… Похоже, оборванцем нравились эти сверкающие в темноте побрякушки.

– Если их заловят, то скоро не жди… – сказал кто-то.

Это было ужасно! Я хотел быстрее вернуться наверх.