Регент

Даже сторонники герцога Орлеанского предпочли бы этой двуличности открытые нападки. Филипп выслушивал их упреки, но и не думал менять тактику. Ничто не помогало ему так, как эта показная инертность. Она помогала ему затаиться и выжить, используя малейшие промахи своих врагов, что нисколько не мешало ему быть начеку. Зевая от скуки в зеркальной галерее Версаля или развлекаясь со всяким сбродом в Пале-Рояль, он не упускал ни одной реплики из трагикомедии, разыгрывавшейся сразу в трех театрах — в Версале, Мадриде и Лондоне.

Филипп V, запершись во дворце Медина-Коэли в обществе только мадам д’Юрсин, оплакивал свою жену и думал о том, кем бы ее поскорее заменить, поскольку организму его был противен целибат так же, как душе — мысль о любовнице. Обеспокоенная мадам д’Юрсин перерыла родословные всех знатных домов, надеясь отыскать принцессу достаточно бедную, чтобы ею можно было вертеть как угодно.

И тут судьба свела эту властную наставницу с бывшим секретарем герцога Вандомского, который умер от несварения желудка вскоре после своего триумфа. Секретарь этот оказался невзрачным невысоким итальянцем, услужливым и полным идей. Аббат Альберони, отец которого был садовником у герцога Пармского, предложил дочь своего господина, Елизавету Фарнезе. Конечно, эта принцесса в известной степени представляла австрийскую ветвь, будучи внучкой императрицы, но бедность и красота обещали превратить ее в благодарную воспитанницу — мадам д’Юрсин клюнула мгновенно.

И пока Филипп V сгорал от нетерпения, Елизавета Фарнезе, символическая свадьба которой с королем Испании состоялась в Италии, на несколько месяцев оттянула свой приезд, получая одно послание за другим, выслушивая бесконечные советы, что сильно обеспокоило короля Франции; 23 декабря 1714 года в Хадраке Елизавета Фарнезе встретилась с мадам д’Юрсин. Между двумя женщинами состоялась короткая беседа с глазу на глаз, после чего собравшиеся с изумлением услышали крики, лаконичный приказ и бряцание оружия. И вот уже позолоченная карета, окруженная вооруженными людьми, словно внутри сидел опасный преступник, увозит мадам д’Юрсин, не успевшую даже снять пышный придворный наряд, к Пиренеям — в опалу и изгнание.

Революция свершилась, и Филипп V оказался полностью во власти своей порывистой и непостоянной жены, волей которой управлял Альберони. Ни на один час за все тридцать лет этот страстный супруг не разлучался со своей женой, которая изнуряла его плоть настолько, что он впадал в настоящее безумие.

Людовик XIV, видя, что сооружение, ради которого он пожертвовал всем, пошатнулось, понял, что франко-испанский союз, его главное творение, отныне зависит от прихоти и интриг авантюристов. Он пытается предотвратить несчастье: не позволяя себе ни одного упрека, пишет королеве, а Альберони получает от французской короны пенсию за последние шесть лет!

Герцог Орлеанский был сильно потрясен появлением во Франции мадам д’Юрсин, в которой он видел своего злейшего врага, и поклялся не появляться в Версале, если она найдет там прибежище. Король, сильно обеспокоенный тем, чтобы не обидеть своего зятя, приказал мадам д’Юрсин оставаться в Париже, и лишь через несколько месяцев она получила единственную аудиенцию. Охладела и дружба между опальной камеристкой и мадам де Ментенон.

Потребовался этот удивительный поворот судьбы, чтобы Людовик XIV попытался примирить короля Испании и герцога Орлеанского. Ведь предоставлялась прекрасная возможность свалить все на мадам д’Юрсин!

Сначала Торси проводит переговоры об освобождении Флотта и Рено, находившихся в тюрьме с 1709 года. «Обвинения против них вполне могли быть сфабрикованы, — признал спустя шесть лет государственный секретарь. — Его католическое величество позволил себя уговорить».

Людовик XIV тут же лично направляет в Мадрид письмо герцога Орлеанского, полное уважения и достоинства, способное успокоить подозрительную душу. Ответ короля Испании был достаточно сдержанным, но Филипп V был готов предать прошлое забвению. А между королевой Испании и герцогом Орлеанским завязывается почти дружеская переписка. Что же до Альберони, лично облагодетельствованным его высочеством, то он рассыпается в уверениях нерушимой верности.

Филипп ликовал. Прискорбная история, положившая начало всем его несчастьям, наконец закончилась, соперничество между двумя ветвями династии больше не существовало. Чистосердечие принца не было оценено по достоинству, но тем не менее всего за несколько месяцев до того как стать регентом, он не питал к своему родственнику никакой враждебности. Более того, жестоко страдавший от этой вражды Филипп находил бесконечное утешение в мысли о том, что она закончена. Но увы! Ни мрачный король Испании, ни страстная итальянка не разделяли его искренности.

Елизавета уже ясно различала впереди цель, к которой она стремилась всю последующую жизнь — достойное положение для ее детей. Ей нравилось представлять своего мужа властителем двух королевств, который завещает французскую корону детям бедной Марии-Луизы, а испанскую — детям, рожденным во втором браке.