Реформатор

«Почему народ ненавидит СССР? — Никита подумал, что если что-то нельзя объяснить просто и внятно, то (хотя бы ради упрощения собственного существования) это следует воспринимать как данность, как звездное небо или земное притяжение. Иначе можно сойти с ума. — Просто так никто ничего не ненавидит, — рассудительно заметил он. — Разве только»… — прикусил язык, потому что в данный момент народ без малейших на то оснований люто ненавидел Савву.

«Потому что народ — сволочь! — ответил Савва. — Потому что его, как вонючая пена кипящую кастрюлю, переполняют низменные инстинкты. В сущности, он стремится к самоуничтожению. Народ, — посмотрел по сторонам Савва, как бы намереваясь найти немедленное подтверждение своим словам, — всегда, тотально и во всем неправ! Власть на то и власть, чтобы не дать ему реализовать свое право на неправоту, которое он, подлец, маскирует сначала под стремление к демократии, а после того как наиграется — под тоску по твердой руке. Как только власть про это забывает, она превращается в ничто! СССР гибнет не потому что народ его ненавидит, а потому что власть не мешает народу его ненавидеть. Ненавидит же народ его потому, что хочет, чтобы СССР погиб, а он остался. Но так не бывает. Нельзя, находясь в доме, его взрывать — завалит обломками. Но народ этого не понимает. Власть же пытается отделить себя от СССР, а этого делать ни в коем случае нельзя! Не может мозг, сердце или… печень существовать отдельно от тела. То есть, конечно, может, но лишь как материал для трансплантации. А что происходит с органами, которые некуда трансплантировать? Их выбрасывают на помойку! Иуды, они не понимают, что вне тела — народа — для них жизни нет! Получается классическая змея, кусающая собственный хвост, спираль разрушения посредством предательства. Она как будто закодирована в самом названии СССР, — задумчиво произнес Савва. — Три разомкнутые полости, а в конце — сомкнутая, глухая. Не разорвать. Но разорвать необходимо», — добавил после гробовой паузы.

«Чтобы получилось СССС?» — спросил Никита.

«Союз Советских Социалистических… Сволочей? — предположил Савва. — Или… Снов? Хотя, где Снов, там и Сов».

Набережная между тем уже сияла поблизости сквозь кипарисы и пальмы. Вдруг светлая ультразвуковая тень с желтыми вкраплениями скользнула над самой головой Никиты, обдав его озоном. То была… сова, держащая курс на дендрарий. Никита подумал, что Союз Советских Социалистических Снов и Союз Советских Социалистических Сов имеют равные права на существование.

С общественными туалетами в Ялте тогда (как, вероятно, и сейчас) была напряженка. По-над столиками открытых кафе висели цветные лампочные гирлянды, туалетов же не было и в помине. Время от времени из-за столиков выскальзывали девушки, неглубоко углублялись в парк, присаживались под деревьями, оперативно справляя малую нужду. Девушки по вечерам любили ходить в белом и приседали они под деревьями, как диковинные журчащие цветы.

Зачарованный, Никита забыл про народ, брата, СССР, сны и сову.

По размеченной редкими огоньками канатной дороге ползли темные кабинки. Казалось, наверху они присоединяются к черному небу, а огоньки — к звездам. Никита вдруг вспомнил виденную на экскурсии в Воронцовском дворце гравюру, изображавшую первых христиан, отважно выходящих на арену римского цирка к голодным диким зверям. Он подумал, что, по всей видимости, на сверкающей, пенящейся шампанским, утопающей в аттракционах набережной их с Саввой встретят не лучше.

Нечего и думать было подцепить кого-нибудь здесь, равно как и в дискотеке «Зевс», где таинственным образом распространявшаяся на Савву ненависть к СССР хоть и смягчалась (смазывалась) кошмарной музыкой, тем не менее, имела высокие шансы материализоваться. Прямо на глазах Никиты и Саввы кавказского обличья человека как моллюска отлепили от девушки, да и от души отметелили в углу ногами, после чего тот на четвереньках выполз вон.

Решив, что Никита ему мешает, а может, не желая травмировать брата сценой изнасилования (другой возможности продлить существование СССР, похоже, не оставалось), Савва взялся проводить его до Дома творчества.

Двинулись темными пляжами вдоль вкрадчиво лижущего песок моря. Лунный, отражающийся от воды свет, превращал все вокруг в серебро. Черное, расплавленное, ночное, оно вливалось в глотку приговоренного СССР.

Тут-то из решетчатого монолита поставленных на попа шезлонгов и лежаков и прошелестело: «Я знаю, чего ты хочешь, сынок, иди сюда, не пожалеешь!»

«Лучше ты выбирайся», — упавшим голосом произнес Савва, настолько, мягко выражаясь, не юн и не свеж был голосок, настолько очевидно было, что ничего мало-мальски пристойного из решетчатого монолита поставленных на попа шезлонгов и лежаков появиться не сможет.

Действительность, однако, превзошла самые страшные ожидания.