Реформатор

Вот про что он нигде не читал, так это, что если человечество от чего-то и будет активнейшим образом сокращаться, то отнюдь не только от СПИДа, или сильнодействующих химических наркотиков, но и от… заурядного самогона, плохо очищенного алкоголя, вроде «Tuzemsky rum», победительно захлестнувшего Европу в двадцать первом веке.

Кому могло прийти в голову, что на СПИД вообще перестанут обращать внимание, как если бы и не было никакого СПИДа? Люди стали жить столь стремительно и коротко, что не было времени разбираться, от чего именно помер тот или иной человек.

Или что правительства ведущих стран (на самом излете Великой Антиглобалистской революции) заключат между собой секретное соглашение, согласно которому было решено не мешать тем, кто хочет сдохнуть от наркотиков, более того, было решено всемерно ускорить этот процесс, помочь (из милосердия, естественно) несчастным, для чего в государственных химических лабораториях стали разрабатываться самые разрушительные сверхсильнодействующие виды наркотиков, убивающие человека буквально за неделю. В задержанные же на таможнях, захваченные полицией партии обычных наркотиков специальные медбригады подмешивали смертоносные яды, после чего наркотики отправлялись по обычным каналам в продажу.

Приобретающий зелье наркоман отныне не знал: выживет или нет после инъекции? Количество наркоманов в больших городах вскоре резко сократилось, а потом население настолько охладело к наркотикам, что наркоторговцев стали убивать прямо на улицах. Причем убивали как-то зверски: вспарывали животы и набивали зельем, иногда же (если под рукой оказывались соответствующие инструменты) делали трепанацию черепа и засыпали пульсирующий в прожилках мозг белым порошком, как снегом.

Никита Иванович наблюдал подобное дважды, и оба раза его изумляло, как долго остается в сознании человек со спиленной крышкой черепа. Более того, какие странные вещи он при этом произносит.

Впрочем, все это были частности. Светлые умы обещали одно, темные — другое, на массовом же (усредненном) уровне люди понимали ход вещей совершенно правильно: так хорошо, как (в прошлом) было человеку уже никогда (в будущем) не будет. А когда было хорошо — то время безвозвратно прошло и никогда не вернется.

Так и с компьютерами, подумал Никита Иванович. Вместо повсеместного в духе Оруэлла надзора — полнейшая безнадзорность, или что хуже — немотивированная эпизодическая непредсказуемая надзорность, когда человека могли наказать (убить) ни за что. И не наказать (не убить) очень даже за что.

Никита Иванович не сомневался, что это произошло от того, что слишком уж многие предсказатели настаивали на компьютерном закабалении, информационном рабстве. Жизнь же принципиально не терпела насилия над собой. Ее как будто оскорбляли пятилетние и прочие народохозяйственные планы, обещания (в основном) построить коммунизм к такому-то году и так далее. Все в результате оказывалось не так. «Мысль изреченная» каждый раз оборачивалась изреченной же ложью. Никита Иванович подозревал, что будущее принципиально непредсказуемо хотя бы уже потому, что человеку не дано знать даже такой малости, как то, что будет с ним после смерти. Нестерпимое отражение этой (главной) тайны слепило глаза социальных, экономических, идеологических, геополитических и прочих провидцев.

В мире несомненно присутствовала некая единая надмироая воля. Но, похоже, единственной ее целью было — не допустить, чтобы (человеческие) предсказания сбывались. А если некоторые все же сбывались, делать так, чтобы никто не придавал этому значения, то есть информационно (медийно) их уничтожать.

Ожидали властного тоталитаризма, подумал Никита Иванович, а получили… тоталитарное безвластие. В результате сейчас не ощущалось (если власть реальна, такие вещи не могут не ощущаться) ни воли доломать некогда единую информационно-контрольную систему до конца, вернуться, так сказать, в докомпьютерные времена, ни подпустить холодку, слепить заново ледяной информационно-контрольный панцирь.

Власть потеряла интерес к человеку.

Дубы простаивали в раю невостребованными.

Никто не интересовался желудями.

Хотя свинства в мире не убавлялось. Просто оно приобретало иной характер.

Никите Ивановичу казалось, что в мире вообще не осталось никакой власти, за исключением власти остановившего тебя глухой ночью на пустой улице лихого человека. Но и эта власть была далеко не абсолютной, потому что редко кто ходил глухой ночью по пустой улице без оружия.

Писали о мировом правительстве, подумал Никита Иванович, о заговоре транснациональных монополий, змее, кусающей собственный хвост, а получили… истрепанную до состояния туалетной бумаги змеиную шкурку.

На мысли об истрепанной змеиной шкурке Никиту Ивановича навела тончайшая с голограммами пластиночка автобусного билета до Конфедерации Белуджистан. Никита Иванович подумал, что куда с большим удовольствием водитель автобуса принял бы пару-тройку завернутых в марлю сыров, кругов домашней колбасы, не говоря о бутыли виноградного или тутового самогона.