Реестр убийцы

— Извини, я не та героическая женщина, которую ты только что описала, но все же позволь помочь тем немногим, что в моих силах: отвезти тебя в лучший онкологический центр в стране. Стэнфордский онкологический центр. Тот, куда ездит Люси. Мы поедем туда, и тебе будет обеспечено самое лучшее лечение.

— Нет, нет, нет. — Роза медленно качает головой. — А теперь помолчи и послушай меня. Я консультировалась с разными специалистами. Помнишь, прошлым летом уезжала в трехнедельный круиз? Никакого круиза не было. Я ездила по врачам, а потом Люси отвезла меня в Стэнфорд. Мой теперешний доктор работает там. Прогноз не изменился. Единственный вариант — химиотерапия и облучение. Я отказалась.

— Пробовать нужно все.

— У меня третья стадия-В.

— Лимфоузлы затронуты?

— И лимфоузлы, и кости. Четвертая стадия не за горами. Операция невозможна.

— Химиотерапия и радиотерапия или даже только радиотерапия. Пробовать нужно все. Мы не можем просто поднять руки и сдаться.

— Знаешь, нет никаких «мы». Есть только я. А я этого не хочу. Не хочу, чтобы выпали волосы, не хочу, чтобы меня постоянно тошнило, не хочу мучиться, зная, что болезнь все равно меня убивает. И скорее раньше, чем позже. Люси даже предложила достать марихуану, чтобы не так тошнило от химиотерапии. Представляешь, я курю травку.

— Похоже, она узнала обо всем примерно тогда же, когда и ты.

Роза кивает.

— Нужно было сказать мне.

— Я сказала Люси, а она хранить секреты умеет. У нее самой их столько, что уже и не разобрать, где правда, а где нет. Чего я меньше всего хотела, так это обременять тебя лишними проблемами.

Кольцо печали стягивается туже.

— Ладно, хотя бы скажи, что я могу сделать.

— Изменить то, что можешь. И не думать, что не можешь.

— Скажи. Я сделаю все, что хочешь.

— Только когда умираешь, начинаешь понимать, сколь многое можно было бы изменить. Но вот этого не изменишь. — Роза стучит себя по груди. — А ты еще можешь изменить практически все.

Перед глазами сцены из прошлой ночи. Она как будто снова чувствует его запах, ощущает тяжесть его тела… и заставляет себя отвлечься, не показать, как ей плохо.

— Что такое? — Роза сжимает ее пальцы.

— А каково, по-твоему, мне сейчас?

— Нет, не то. Ты подумала о чем-то, не обо мне. — Роза смотрит ей в глаза. — Марино. Выглядит ужасно и ведет себя как-то странно.

— Да, потому что упился в грязь. — В голосе проскальзывает злость.

— В грязь, — повторяет Роза. — Раньше ты так не выражалась. Впрочем, я не лучше, иногда такое слетает… Не далее как сегодня утром, когда разговаривала с Люси по телефону, даже обозвала кошелкой его последнюю пассию. Люси видела ее в твоих краях около восьми. Когда мотоцикл Марино стоял возле твоего дома.

— Я приготовила для тебя кое-что. Там, в коробке, у двери. Сейчас принесу и поставлю куда-нибудь.

Розу бьет кашель, и когда она отнимает от губ салфетку, на ней ярко-красные пятна.

— Пожалуйста, позволь мне отвезти тебя в Стэнфорд, — умоляет Скарпетта.

— Расскажи, что случилось.

— Мы разговаривали. — Скарпетта чувствует, как кровь приливает к лицу. — Пока он не набрался.

— Даже не помню, видела ли я хоть раз, как ты краснеешь.

— Прилив. Это климакс.

— Ну да. У тебя климакс, а у меня простуда.

— Скажи, что для тебя сделать.

— Только одно. Позволь мне, как обычно, заниматься своими делами. Не хочу, чтобы меня реанимировали. Не хочу умирать в больнице.

— А почему бы тебе не переехать ко мне?

— Тогда я не смогу заниматься своими делами, как обычно.

— Но я могу хотя бы поговорить с твоим врачом?

— Ничего особенного он тебе не скажет. Ты спросила, чего я хочу, и вот мой ответ: никакого лечения, кроме паллиативного.

— У меня есть свободная комната. Правда, маленькая. Может, найти что-то побольше?

— Не надо жертв. Я буду чувствовать себя виноватой, понимая, что причиняю всем неудобства.

Скарпетта колеблется, потом спрашивает:

— Я могу рассказать Бентону?

— Ему — можешь. Но только не Марино. Ему ничего не говори. — Роза садится повыше, подтягивает ноги на диван и берет Скарпетту за руки. — Я не патологоанатом, но откуда у тебя эти синяки на запястьях?

Бассет там же, где они его и оставили, сидит в траве возле знака «Посторонним вход воспрещен».

— Ну посмотри! — восклицает Мэдлиз. — Это же ненормально. Просидел целый час на одном месте, ждал, пока мы вернемся. Иди ко мне, Друпи. Ах ты мой маленький!

— Дорогая, у него уже есть кличка, — ворчит Эшли. — Посмотри на ошейнике. Там должно быть все указано: и кличка, и где живет.

Мэдлиз наклоняется, и бассет жмется к ней, лижет ей руки. Она смотрит на язычок, щурится и ничего не видит — забыла дома очки. Эшли тоже без очков.

— Не вижу. Я вообще почти ничего не вижу. Номера телефона, по-моему, тоже нет. Да и все равно позвонить бы не смогла — не взяла телефон.

— Я тоже не взял.