Систолическое давление — пятьдесят восемь. Она передвигает диафрагму с груди на спину. Дыхание угнетенное, артериальное давление понижено.
Роза шевелится, двигает головой.
— Роза! Ты меня слышишь? — громко спрашивает Скарпетта.
Веки вздрагивают, поднимаются.
— Я измерю температуру. — Она кладет под язык Розе цифровой термометр и уже через несколько секунд слышит попискивание. 98,1. Скарпетта поднимает пузырек с таблетками. — Сколько ты приняла? И сколько вина выпила?
— У меня грипп.
— Диван сама передвигала? — спрашивает Марино, как будто это имеет какое-то значение.
Роза кивает:
— Немного перенапряглась, вот и все.
В коридоре торопливые шаги, стук каталки.
— Нет, — протестует Роза. — Отошлите их.
Два фельдшера в синих комбинезонах вваливаются в прихожую и втаскивают за собой каталку. На ней дефибриллятор и другое оборудование.
Роза качает головой:
— Нет-нет. Я в порядке. И ни в какую больницу не поеду.
В двери появляется встревоженный Эд. Заглядывает.
— Какие проблемы, мэм?
Один из фельдшеров, блондин с бледно-голубыми глазами, подходит к дивану и пристально смотрит на Розу. Потом переводит взгляд на Скарпетту.
— Никаких. — Роза машет рукой. — Серьезно. Пожалуйста, уезжайте. Я просто упала в обморок. Вот и все.
— А вот и не все, — вступает Марино. Обращаясь к Розе, он смотрит на блондина. — Мне пришлось вышибать чертову дверь.
— Не забудь починить, прежде чем уйдешь, — бормочет Роза.
Скарпетта представляется, объясняет, что Роза, судя по всему, смешала алкоголь с оксикодоном и потеряла сознание.
— Мэм? — Блондин наклоняется к Розе. — Сколько вы приняли алкоголя и оксикодона? И когда?
— Три таблетки. На одну больше обычного. И немного вина. Может быть, полстакана.
— Мэм, нам нужна полная ясность, так что будьте откровенны.
Скарпетта подает ему пузырек и поворачивается к Розе:
— Принимать по одной таблетке через четыре — шесть часов. Ты приняла на две больше. И при этом доза уже большая. Думаю, тебе нужно поехать в больницу, убедиться, что все в порядке. На всякий случай.
— Нет.
— Ты их растолкла, разжевала или проглотила целиком? — спрашивает Скарпетта.
Если таблетки растолочь, они растворяются быстрее, и оксикодон соответственно высвобождается и абсорбируется тоже быстрее.
— Проглотила целиком, как обычно. Ужасно болят колени. — Она смотрит на Марино. — Не надо было двигать диван.
— Не хочешь ехать с этими чудесными ребятами, я тебя отвезу, — предлагает Скарпетта, чувствуя на себе взгляд блондина.
— Нет. — Роза упрямо качает головой.
Марино видит, что блондинистый фельдшер пялится на Скарпетту. Раньше он обязательно встал бы между ними. Но не теперь. Самый тревожный вопрос еще не прозвучал: почему Роза принимает оксикодон?
— В больницу я не поеду, — стоит на своем Роза. — Не поеду.
— Что ж, похоже, вы нам не нужны, — говорит медикам Скарпетта. — Но все равно спасибо.
— Я слушал вашу лекцию по детской смертности несколько месяцев назад, — улыбается ей блондин. — В Национальной академии судебной медицины.
На жетоне имя — Т. Теркингтон. Она совсем его не помнит.
— И какого черта ты там делал? — спрашивает Марино. — В НАСМ только копы.
— Работаю следователем в департаменте шерифа округа Бофорт. Они меня туда и послали. Уже заканчиваю.
— Ну не странно ли? — вопрошает Марино. — Если так, то чем ты занимаешься здесь, в Чарльстоне? Любишь кататься на «скорой»?
— На «скорой» я работаю по выходным. Платят больше, и хорошая подготовка к настоящей работе. К тому же у меня здесь девушка. Была. — Последнее обстоятельство Теркингтона, похоже, не слишком огорчает. Он снова смотрит на Скарпетту: — Уверены, что все будет хорошо? Мы тогда поедем.
— Да, спасибо. Я за ней присмотрю.
— Рад был с вами встретиться.
Голубые глаза задерживаются на ней еще на секунду, потом оба фельдшера выходят.
Скарпетта поворачивается к Розе:
— Я все-таки хочу отвезти тебя в больницу, убедиться, что ничего серьезного не случилось.
— Никуда вы меня не повезете. — Роза кивает Марино: — Будь добр, найди мне новую дверь. Или новый замок. Или почини. В общем, прибери за собой.
— Возьми мою машину. — Скарпетта бросает ему ключи. — Домой я и пешком вернусь.
— Мне и к тебе надо зайти.
— Это подождет.
Солнце то выглядывает из-за рваной пелены облаков, то снова прячется за ними, и море вспучивается у берега.
Эшли Дули, родившийся и выросший в Южной Каролине, уже снял ветровку и завязал рукава на большом животе. Он наводит новенькую камеру на свою жену, Мэдлиз, но останавливает съемку, когда из высокой травы на дюне появляется черный с белыми пятнами бассет. Собачонка трусит к Мэдлиз, и длинные уши волочатся по песку. Жмется к ее ногам, скулит.
— Эшли, посмотри! — Мэдлиз опускается на корточки, гладит бассета. — Бедняжка, весь дрожит. Что такое, сладкий мой? Ну-ну, не бойся. Совсем еще маленький.
Собаки ее любят. Тянутся к ней. Ни одна еще ни разу на нее не зарычала. В прошлом году им пришлось усыпить Фрисби — у него обнаружили рак. Мэдлиз не забыла и не простила Эшли за то, что отказался от дорогого лечения.