Redrum 2017

Фингал выпустил кораблик из рук. Тот моментально исчез во тьме, и лишь тихий всплеск заставил парня поверить, что подарок Мананнану долетел до воды, а не был перехвачен в воздухе скрытой в черноте дланью древнего бога.

Он до утра бродил по улицам Нью-Йорка, не видя и не слыша ничего вокруг себя. На рассвете он вернулся в порт. Труд помог ему отвлечься от лишений канувшего во мрак вчерашнего дня. Вечером еще в большей степени помог отвратительно крепкий виски, который они распили вдвоем с плотником. В последовавшие месяцы он находил утешения в объятиях портовых девок, пьяных драках и работе до полного изнеможения и стертых до костей ладоней.

Мананнан не торопился исполнять просьбу: Мак Криди жил и не испытывал нужды. Когда он, наконец, умер (в своей постели, выхаркивая пораженные туберкулезом легкие), Фингалу сравнялось двадцать пять. Смерти ни одного из многочисленных внуков Мак Криди Фингал не увидел. А своим сыновьям о кораблике Мананнана О’Силгэйр ничего не сказал.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Она была беременна, мистер О’Силгэйр, — сообщил Джордан. — Вы знали об этом?

Пол закрыл лицо руками. По всей видимости, даже на истерику у него уже не хватало внутренних сил.

Мак Лир, поднявшись со стула, обошел допросный стол, положил ладонь на плечо подозреваемого и с осуждением поглядел на Джей-Джея. Тот лишь фыркнул. Щадить чувства убийцы? Да ни за что!

— Я могу смягчить приговор, Пол, — мягко произнес ирландец. — Наркотики на вашей яхте, ваше пристрастие к абсенту… Маргарет тоже употребляла всю эту гадость, и никто не станет отрицать этого.

— Нет у нас никаких наркотиков на яхте, — пробубнил О’Силгэйр.

— Нет, есть. Вот и в протоколе обыска указано.

— Их кто-то подбросил.

— Никто не мог. Разве что настоящий убийца, буде такой существует, — Мак Лир помахал бумагами.

О’Силгэйр выпрямился на стуле и нерешительным жестом убрал руку полицейского с плеча.

— А беременность? Это правда?

— Это правда, Пол, — скорбно кивнул Мак Лир.

— Тогда это сделал я. Так и запишите. Признание получено, детективы.

Мак Лир открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но О’Силгэйр закрыл глаза и заткнул уши пальцами.

— Мне незачем больше надеяться, любить, бороться! Оставьте меня!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Джей-Джей махнул ирландцу рукой. Тот несколько секунд помялся, словно не зная, стоит ли покидать О’Силгэйра.

— Идем же, тут уже ничего не сделать, — позвал Джордан.

— Да, конечно.

Джей-Джей вышел из комнаты первым и не увидел, как Мак Лир достал из кармана крошечный деревянный кораблик, неуклюжую самодельную игрушку, и поставил ее на стол перед Полом. Потом покинул Пола, не сказав больше ни слова.

Тебе эта фигурка ничего не скажет, Пол, но твоему предку, жившему сто пятьдесят лет назад, сказала бы многое. Мак Лир назвал бы ее свидетельством исполненной просьбы или единственной игрушкой уничтоженного в утробе сына Пола О’Силгэйра и его жены Маргарет, в девичестве Мак Криди. Последнего мужа из рода Мак Криди, павшего от руки О’Силгэйра.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Пётр Перминов Стоя на песке морском [2] ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Желание написать что-то про Пермь и про Каму зародилось после прочтения „Вдаль к тёмному морю“ Нила Геймана… А ещё мне всегда казалось, что образ Зверя из „Откровения“ это вовсе не символ, не аллегория, как принято считать: Иоанн Богослов на самом деле видел, как из бездны вод выходит нечто ужасное».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Если смотреть на Каму с середины моста, она кажется серо-стальной лентой почти километровой ширины. Лента измята — осенний ветер рябит воду. Ты на минуту останавливаешься. Прямо перед тобой — грузовой порт: гротескные жирафы портальных кранов, буксиры и баржи. За спиной — вид, запечатлённый на открытках и обложках всех путеводителей по Перми: набережная, шпиль бывшей художественной галереи, а за ней, вдали, — здание речного вокзала и причалы. Вот только сейчас, в конце октября, вид совсем не открыточный. Причалы пусты — пассажирская навигация закончилась в первых числах месяца, и круизные теплоходы ушли на зимнюю стоянку, в затон; на набережной лежит снег, который то тает, то выпадает вновь; небо низкое, тяжёлое, мышиного цвета. Оно сейчас — как твоё настроение. Да ладно, признайся — как и вся твоя жизнь. Тебе двадцать, у тебя нет близких друзей, нет девушки — ты одинокий интеллектуал, у которого не может быть ничего общего с окружающей тебя обывательской массой… Ты смотришь на камскую воду под ногами и размышляешь: не спрыгнуть ли? Но… лететь высоко, да и вода ледяная.