Redrum 2017

— Я подниму парус, — сказал Пол. — Не смотаешь пока мои удочки?

— Конечно, дорогой.

Маргарет вернулась на корму и принялась за дело. В отличие от мужа, искусство рыбной ловли она осваивала с немалым трудом. Главную проблему составляла вечно путавшаяся леска, и проблемы этой не удалось избежать и теперь. Ругая себя за криворукость, молодая женщина положила удочку на пол и принялась возиться с непослушной нитью. Она так увлеклась, что не услышала мягких шагов мужа. И никогда не узнала, за что он размозжил ей голову якорем.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Что может быть несправедливее, чем сама жизнь, думал Фингал О’Силгэйр, глядя на отдаляющийся берег родной стороны. Над дублинской гаванью повисли мрачные тучи, скрывшие солнце и уравнявшие в цвете небо и землю. Крыши домов на прибрежных улицах, темная вода, костлявые мачты плавучих гробов, еще не принявших на борт новых смертников, эфемерные громады серых облаков — все вокруг смешалось на единой палитре. Голод высосал краски из зеленой земли, наводнил улицы городов нелепыми большеголовыми детьми и изможденными, потерявшими красоту и разум женщинами. Удары, которые еще не нанесли англичане, посыпались на спины ирландского народа по велению самого Господа. Как иначе объяснить все те бедствия, что в одночасье обрушились на жителей острова?

Плавучий гроб, на котором отправлялась искать лучшей доли семья О’Силгэйр, назывался «Асфодель». Он был построен во Франции лет тридцать назад и за время службы успел превратиться из гордого и надежного судна в дряхлое подобие корабля. Пробитых или гнилых досок на палубе оказалось больше, чем целых, а переоборудованный специально под транспортировку сотен пассажиров трюм казался Фингалу преддверием ада, в котором кишат неуспокоившиеся души.

— Картофель. Нас изгнал простой картофель, — с горькой усмешкой сказал подошедший отец.

Фингал не улыбнулся.

— Даже меня, рыбака, и то картофельный мор загнал на эту лохань, — продолжал Луг О’Силгэйр. — Клянусь, скоро эта земля опустеет, и тогда величество не преминет подобрать ее всю под себя. Это конец Ирландии, сын.

— Но не наш конец.

— Ты прав. Да благословит Бог старого Мак Криди!

Мак Криди исчез еще до пришествия Великого голода, а три месяца назад от него пришло письмо. Старый плут, почуяв надвигающиеся беды, сбежал в Нью-Йорк, где открыл лавочку и за пару лет накопил кое-какой капиталец. В послании он писал, что не может допустить гибели давних соседей и потому приглашает их в Америку. Обещал обеспечить Луга и Фингала работой.

— Аминь, — кивнул Фингал, хотя на душе у него скреблись кошки. Не таким человеком был Мак Криди, чтобы ему безоговорочно доверять. В родной деревушке о нем шептали всякое: мол, и вороват, и в долг под процент давать не гнушается, и жену отчего-то из дому не выпускает. Продавать дом и все пожитки и бежать на чуждый континент по первому его зову? Фингал не был уверен в разумности такого поступка, но с отцом разве поспоришь…

Оставив отца на палубе, молодой человек спустился в трюм, царство вони и зловещей какофонии. Пробираясь к лавкам, отведенным О’Силгэйрам, Фингал дышал ртом, однако это спасало лишь от запаха. Рецепта против сливавшегося в единый монотонный гул многоголосья, детского плача и стонов больных у Фингала не было.

«Не доберемся», — «Хочу есть, мама!» — «Отче наш, сущий на небесах…» — «Скорее бы!» — «Тебе плохо?» — «Вот, возьми яйцо», — вырванные из общего потока фразы перемешивались с собственными мыслями Фингала, мешая сосредоточиться, сбивая с толку, погружая в пучину чужих страданий.

Мать, сестры и бабка не вставали со своих лавок с самого отплытия, словно боялись, что их может занять кто-то другой. Конечно, это не касалось бабки, которая просто не могла стоять.

— На воздух, живо, — скомандовал женщинам Фингал. — Еще не хватало, чтоб вы весь путь проделали в такой духоте. Заморите себя!

Убедившись, что мать и сестры послушались, молодой человек вернулся к бабке. Гэль О’Силгэйр открыла выцветшие от старости серые глаза и слабо улыбнулась внуку. Он ответил на улыбку, взял в руку тонкую длань и вложил в нее жесткую серую краюшку.

— Сберег для тебя.

— Спасибо, — еле слышно отозвалась старуха. — Съешь сам. Я не переживу плавания, и ты это знаешь не хуже моего.