Собиратель был нестерпим для человеческого сознания, и Вячеслав всячески старался не смотреть на рыхлую обвисшую серо-землистую кожу, на ассиметричную и перекошенную морду, на которой вместо привычных глаз с радужками и зрачками имелось два отверстия с ядовито-желтой водянистой жидкостью, она медленно вытекала из миндалевидных дыр и застывала коркой, образуя наросты. В том месте, где у человека находятся губы, тянулась узкая прорезь.
Внутри Вячеслава оборвалась последняя ниточка. Из тела выплыла белая дымка, проскользнула к правому крылу Собирателя и протиснулась между другими несчастными, переплетаясь с ними и занимая свое место в вечности. Она застонала, заскулила и громко заплакала.
Собиратель взмахнул крыльями, отчего надрывистая звуковая волна ноющих безликих душ вынесла оконное стекло, стремительно закрутился вокруг своей оси и призрачные крылья с черными костями, как лепестки нераскрывшегося бутона, обтянули рыхлое тело, полностью скрыв его. Плач и вой страдающих усилился. Еще мгновенье… И Собиратель растворился в воздухе.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Николай Скуратов
Настоящая любовь
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— Я уже миллион раз об этом говорил… Сколько еще повторить, чтобы ты поняла? — спросил он, прижимая мобильник к вспотевшему уху. Это липкое ощущение донельзя раздражало — не меньше, чем докучливое нытье Оли.
Она сопротивлялась изо всех сил — точно их разлука стала для нее вопросом жизни и смерти. Ныла, плакала, рыдала, истерила, одолевала звонками. Игорь терпел — такой уж он был рыцарь. Другой бы послал. Подальше, туда, где нога человека не ступала, где с такой идиоткой мигом бы разобрались.
— Мы… Оля, слушай, хватит… Даже мое терпение… Нет, не в том дело… Никакой другой женщины у меня нет… Просто… Просто… Все у нас зашло в тупик! Пойми…
Не понимала. Не могла. Не хотела.
И штамповала:
«Что я сделала не так?»
«Неужели все?»
«Игореша, пожалей меня…»
«Прошу, прости. Только ты, только ты…»
Игореша… Ему никогда не нравилось, когда она его так называла, а сейчас и вовсе бесило. Он что — ребенок?
Продолжая идти вдоль стены здания, Игорь воздел глаза. Когда же конец?
Все было как во сне, мутном, тревожном, от которого трудно отделаться.
— Я говорю «нет». Слышишь, любимый? Мы не расстанемся. Мы должны сесть и поговорить обо всем, глядя друг другу в глаза!
Оля выдает эту тираду ровным, холодным голосом, точно каким-то волшебством из плаксивой идиотки превратилась во властную матрону.
Игорь покачал головой. Почему он все еще разговаривает с ней… Смысл? Оля может канючить до бесконечности, она никогда не устанет и не устыдится того, как безобразно пресмыкается перед ним. Ей неведома гордость.
И все же какая-то часть Игоря, вопреки здравому смыслу, жаждет остаться с ней. Именно эта часть заставляет его отвечать на звонки, уговаривать, увещевать, пытаться смягчить ее боль. И унижаться самому.
«У тебя слишком доброе сердце», — говорила мама. Она была права, а значит, до истинной свободы ему еще далеко.
От таких мыслей Игорю становится неуютно, на душе что-то скребет и шепчет неразборчиво противным голосом.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Он не жил для себя. Не жил собой. Влюбившись в Олю — погрузился в нее целиком, нырнул к самому дну. И там и остался.
Поначалу находиться в ее власти, исчезать в ней было высшим наслаждением, но даже оно, ослепляюще-божественное, сулящее вековое блаженство, наскучило. Правда жизни. Правда быта. Правда химии гормонов. Даже самая красивая и желанная женщина может в один прекрасный день превратиться в нечто, от чего хочется бежать.
А Оля была красива. Очень. Все в ней казалось совершенным — никаких изъянов и щербинок. И главное — что еще нужно для счастья мужчине? — она сама по уши влюбилась в него.
Лишь позднее, пройдя немалый путь, Игорь понял, что влюбляться для нее — естественно, как дышать. Будь другой на его месте, она бы и ему, покорному рабу, отдавала всю себя. Госпожа-служанка, безликая богиня, условное воплощение Грации и Красоты. Скорее аллегория, чем обыкновенная женщина из крови и плоти. Влюбляться, любить, прирастать кожей, сердцем, соединяться костями, чувствовать, как по жилам течет кровь. Общая кровь, слившаяся в один гремучий коктейль.