Редхард по прозвищу "Враг-с-улыбкой" (СИ)

Так пришли они к высокой двери красного дерева, о двух створках, покрытых затейливой резьбой и золоченых ручках. Перед ними стоял гролл, в рясе с капюшоном, а не в ливрее, как у бургомистра. В каждой избушке свои погремушки.

— Змелюдь доставлен. Доложи мистре Удольфе, — проговорил старший страж. Гролл моментально оказался у дверей и стукнул в них особым молоточком, обшитым мягкой кожей. Чтобы звук был не слишком тревожный и заодно не вредил бы тончайшей резьбе.

— Да, — послышался знакомый ему низкий, прекрасный голос.

— Враг-с-улыбкой доставлен, мистре Удольфа! — голос гролла Удольфы чем-то напоминал голос лакея Торе. Торе, Торе. Просчитался ты. Наверняка, ведьмы теперь совсем озверели, поняв, откуда дует ветер. Бургомистр ли ты еще? Да и жив ли вообще? — странные мысли, подумал Редхард, не наплевать ли на этого Торе?

— Введите! — приказал все тот же дивный, дивный голос… Злые духи побрали бы этот голос! Хотя слух змелюдя сильно уступал человеческому, голос все равно оказывал свое влияние. Это злило Редхарда. «Огонек. Ролло Огонек» — вспомнил он. Заставил себя вспомнить. Помогло. Месяцы заточения ни на йоту не убавили ни боли от потери, ни ненависти к тем, по чьей вине он его потерял.

Двери гролл распахнул во всю ширину, иначе стражи с прутьями просто не прошли бы в них, а приближаться к Редхарду, судя по всему, желания за время пути сюда, во время которого Редхард нарочито внимательно принюхивался то к одному, то к другому, временами облизываясь, не прибавилось.

— Цепь, — негромко приказала Удольфа. К крюку в стене прикрепили стальную цепь. Второй ее коней пристегнули к ошейнику и, отстегнув прутья, спешно отошли.

— Прочь, — так же негромко сказала мистре и в комнате возник легкий сквозняк, потом почти бесшумно закрылась дверь.

— Что тебе надо от меня, ведьма? — раздраженно спросил Враг-с-улыбкой.

— А почему ты не называешь меня «мистре»? — с интересом спросила Удольфа. Редхард поморщился в ответ и промолчал.

— Ну, думаю, это все впереди, — загадочно проговорила красавица Удольфа, улыбаясь легкой, как паутинка сентября, улыбкой. — Для начала — здравствуй, Враг-с-улыбкой. Змелюдь Враг-с-улыбкой. Звучит!

— И тебе не хворать, — спокойно отвечал Редхард.

— Хочешь, чтобы тебя снова стали звать «Редхард», пусть даже и с новым прозвищем? Или предпочитаешь всю жизнь сидеть просто на цепи? Точнее, пока мне не наскучит, и я не выпущу тебя в мир в твоем новом облике, где тебя убьет первый попавшийся патруль?

— Что ты хочешь от меня за это? — негромко спросил змелюдь, помолчав. Выбора не было. Огонек. Ролло Огонек.

— Ты будешь служить мне, как ни одна собака не служила хозяину, — кратко отвечала Удольфа, не вдаваясь в подробности. Смолкла, ждала ответа.

— Почему «ни одна собака»? Как ты можешь говорить за всех собак? Ты что, всех из знаешь? — Редхард глупо, нарочито глупо тянул время.

— Потому, дружок, или Шарик, еще не придумала, что ты умнее любой собаки. И потому, что собаки не могут делать то, что придется делать тебе.

— Только не говори, что я должен буду спать с тобой! — ужаснулся Редхард. — После всей мрази, что в тебе перебывала, такое подцепишь, что сам на костер запросишься!

— Все-таки ты неравнодушен к женщинам, ко мне уж точно, я имею в виду, Враг-с-улыбкой, — победоносно улыбнулась Удольфа. — Хоть и много раз пытался показать обратное.

— Конечно, неравнодушен. К тебе особенно. Ты очень красива, я бы хотел овладеть тобой, мало того, я бы хотел, чтобы такая же красивая женщина, как ты, была бы моей и любила меня, — невозмутимо согласился Редхард. Хочешь обескуражить противника — согласись с его обвинением или укрепи подозрения своим согласием. Особенно на фоне предыдущего заявления.

— Оставим этот разговор на потом, — сказала Удольфа, — ты слышал мое предложение. Да или нет?

— А детали? — голосом пройдохи средней руки прошипел Редхард.

— Посмотри на себя в зеркало, Враг-с-улыбкой, — приказала Удольфа.

— Насмотрелся уже, — буркнул Редхард.

— Прекрасно. А теперь, — она неуловимо для взгляда скользнула к нему, оказавшись в досягаемости и хвоста, и челюстей. Редхард понимал, что слишком мало знает, слишком мало может, чтобы постараться убить ее сейчас. Ждем. Ждем оба. Ролло словно жил в его груди. — А теперь — жуй и глотай, только закрой глаза, а то вытекут! — на ладони Удольфа протягивала ему странный стебелек черного цвета с белыми выпуклыми пупырышками.

— Это еще зачем? — спросил он.

— Тебе не одна ли разница? — искренне удивилась она. И она была права. Он языком схватил стебелек с ее руки, как жаба слизывает муху прямо в воздухе, послушно, как и было велено, зажмурился и разжевал стебель. Дикая мерзость заполнила его рот. Несло протухшим покойником, горелой шерстью, а на вкус стебелек был тошнотворно-сладкий, что еще более усиливало эффект его аромата. Но он стерпел. Прожевал и проглотил эту мерзость. В тот же миг его кости и мышцы превратились в студень (боли не было) и он рыхлой грудой осел на пол. Еще через миг все вернулось обратно и он постарался встать. Дикая боль прорезала хребет. Не может быть!