Редхард по прозвищу "Враг-с-улыбкой" (СИ)

— А я не шучу, — голос, волшебный, пухом ложившийся, казалось, прямо на душу, пропел совсем рядом и раздался звон трех подряд оглушительных пощечин. Он открыл глаза и на лицо его упало что-то теплое. Он присмотрелся — с лица Ругги, сидевшей в глубоком реверансе, опустив теперь лицо долу, капала кровь из ссадин от чьих острых ногтей, располосовавших ей обе щеки.

— Убирайся отсюда, подстилка, — так же ровно, без малейших признаков гнева (стыдно гневаться на попавшуюся на глаза грязную свинью, когда думаешь о прекрасном!) прозвучал низкий голос.

— Благодарю вас, госпожа Удольфа, — пролепетала Ругга и исчезла с быстротой молнии. Редхард повернул голову, чтобы увидеть Удольфу.

…Он не взялся бы описать ее. Это было уделом поэта, художника, скульптора, но не охотника на нежить. Удольфа была молодой, лет двадцати пяти на вид, женщиной, с длинным, ниже пояса черными, как смоль, волосами, с непереносимо белой, сияющей кожей, с огромными, фиалковыми глазами кошачьего разреза, высокими скулами, маленькими, изящными ушками, тонким, прямым, словно высеченным из мрамора, носом. Ростом она была чуть ниже самого Редхарда, если бы он смог встать, округлые, обнаженные плечи, высокая, полная грудь, талия семилетней девочки, резко, но нежно очерченные бедра и, само собой, обольстительные ноги.

Всей одежды на ней был амулет на лебединой шее и цепочка на поясе. Еще туфельки. И все.

— Я принарядилась для тебя, Редхард Враг, — сказала она, пристально глядя ему в глаза, — я не слишком перестаралась?

— Вон, у него спроси, если ответит такому чучелу, — Редхард поднял голову и указал подбородком на низ своего живота.

— Груб. Зол. Слаб. Отвратен. Но вместе с этим — герой, — задумчиво проговорила Удольфа, накинув на плечи алого шелка длинный плащ, кем-то угодливо добытый чуть ли не из воздуха.

— И при этом жив! — выплюнул Редхард.

— И, я бы сказала, хорошо сложен, — рассматривая его, проговорила Удольфа, — у тебя в роду нет наших, случайно? Прекрасно. Рельефно, жестко, ни капли жира. Тело бойца. Или фавна. Так что ты говоришь, не было?

— Я ничего не говорю, у меня нет рода, — усмехнулся Редхард прокушенными и разбитыми губами, — но баб было много, в том числе, из ваших. А так как ваш возраст не определить, не исключено, что твоя мамочка в свое время лихо скакала на мне или стонала подо мной. — И Враг снова улыбнулся.

— Кажется, наш гость ищет себе легкой смерти, — нежно, словно девушка, укоряющая своего возлюбленного в мельчайшей и придуманной провинности, обратилась Удольфа в никуда. Зал, затаивший дыхание до этих слов, негромко загудел и снова утих, так как Удольфа вновь заговорила, но властно, по-королевски: «Оденьте на него штаны, обувь, корсет и приведите в Зал Криков».

Жесткие руки вздернули Редхарда на ноги, и он снова потерял сознание от боли, прошедшей расплавленным свинцом от затылка до копчика.

В себя он пришел, ощущая невероятную легкость, боль от побоев ушла бесследно, даже позвоночник не ныл. Он стоял на коленях, а голова его и руки были зажаты в колодки, массивные, блестящие от частого употребления, стоявшие на полу в Зале Криков, как он запомнил. Кричать, видимо, придется ему. Если бы не был убит Огонек, Редхард попросту откусил бы себе язык под корень и захлебнулся в крови, чтобы лишить нежить и нечисть возможности покуражиться.

— Как ты себя чувствуешь? — участливо проговорила Удольфа, одетая в платье белого тихиканского атласа, шитое мелкими и средними бриллиантами. Она стояла прямо перед ним, а за ним, он ощущал это, стоял еще кто-то, совершенно бесшумно, даже, казалось, не дыша.

— Как заново родился, — честно отвечал Редхард. А чего врать без нужды.

— Я позволила себе приказать натереть тебя особой мазью. Нельзя было допустить, чтобы ты путал прежнюю боль с грядущей, — деловито просветила его Удольфа.

Тут заметил он, что зал, где он стоял на полу точно посередине, имеет круглую форму, а по стенам, ступенями уходили вверх скамьи, на которых сидели и смотрели на них обитатели Дома Ведьм Веселого Леса.

— И чего тянем? — спросил Редхард недовольно.

— Ты что же, дурачок, думаешь, что мы просто замучаем тебя до смерти? Да что ты, что ты! Ни в коем случае. Мы лишь убьем Редхарда Врага нежити. Понимаешь?

— Нет, — честно отвечал Враг.

— Ты герой. Ты оплот. Ты последняя надежда. Твое имя и прозвище говорят за себя. Теперь они заговорят другое. Зеркало! — крикнула она зло, и два дверга бегом принесли прямоугольное зеркало и поставили его так, что Редхард видел себя в нем, а Удольфа оказалась за ним.

— Мы убьем лишь твое имя. Ты не герой больше. Ты шут, дурак, попавшийся впросак, угодивший к ведьмам, настолько ничтожный, что они убили старого осла Ролло, но пощадили тебя. И отпустили. Но сперва небольшая формальность, — она махнула кому-то рукой, тому, кто стоял за спиной Врага и перед ним появились два небольших крючка, стальных, с острозаточенной внутренней стороной.

— Приступай! — скомандовала Удольфа.