Редкая птица

Только этому, «настоящему», лет сорок шесть, а может, и побольше. Лицо прорезано редкими, глубокими морщинами, и, хотя сейчас оно загоревшее, меня не оставляет впечатление, что немало времени он провел на Севере.

— Ну что, несладко? — спрашивает.

— Нормально.

— Нормально так нормально. Теля, — обращается он к здоровому парню, одному из тех, что приволокли меня, — возьми пару ребят и разберитесь там с дверью. Ну и приберете… Сердце болит? — спрашивает меня.

— Душа страждет.

— Хасан — мастер. Может, водочки, кровь разогнать?

— Можно.

— Стакан?

— Половину.

— Хасан, отнеси.

Хасан — сухощавый, чуть раскосый мужик, а вот сколько лет ему — двадцать пять или тридцать девять, — не угадать. Тип такой.

— И руки ему развяжи. Дурить не будешь?

— Не буду.

Водку выпиваю в два глотка.

— Закусишь?

— Нет. Сигарету.

. Хасан передает пачку и зажигалку. Закуриваю. Ларсен поднимает кружку в руке, отхлебывает:

— Со знакомством, Дронов Олег Владимирович. Называй меня Володей. Он кивает на кружку:

— Чайку?

— Да. Покрепче.

— Хасан, чифирьку сообрази гостю. Он дождался, пока принесли кружку, я отхлебнул, закурил сигарету.

— Ну что, поговорим? — Взгляд его по-прежнему тяжел и очень спокоен.

— Поговорим.

Глава 10

— Ты кончил Ральфа?

— Нет.

Сидящий рядом с Ларсеном молодой человек атлетического сложения, в прекрасном костюме, при галстуке хмыкает. При этом лицо его бесстрастно, темные, почти черные глаза умны и равнодушны. Столовым ножом он методично очищает яблоко и кусочек за кусочком отправляет в рот.

— Ты хотел сказать? — обращается к нему Ларсен.

— В желудке у Ральфа был портвейн, на бутылке в машине — его «пальчики». — Молодец кивает на меня.

— Я захватил бы бутылку. На пистолете «пальчики» были?

— На пистолете — нет. А откуда ты знаешь про пистолет?

— Длинная история.

— А мы никуда не спешим, — говорит Ларсен. — Рассказывай.

— Он расска-а-ажет…

— Бест… — роняет Володя-Ларсен, и молодец заткнулся.

А я, прихлебывая чифирек, излагаю свою версию событий. Начиная со встречи на пляже и поездки в «росинанте». Естественно, о милых попутчицах умалчиваю, полагая, что это мое личное, глубоко интимное дело. Похоже, особого доверия я пока не вызвал, несмотря на большое личное обаяние. Когда начинаю рассказывать о подслушанном милицейском радио, молодец снова хмыкает; .

— Так-таки сразу и словил?

— Не сразу. Сначала прослушал «Любэ», про поимку банды и главаря.

— Ты знаешь, на каких частотах работает ментовская рация, а на каких — приемник?

— Без понятия.

О том, что ручку настройки крутила Леночка, я молчу. Надеюсь, она все еще мирно спит в «уазике».

— Так машина тоже не моя. Может, Ральфова, может, чья еще, и что за усовершенствования могли всобачить в приемник — вопрос не ко мне.

— Ральф, он технику любил. Лелеял, — подает голос третья персона за столом, этакий худенький благообразный старичок — «Божий одуванчик», чистенький, в черном поношенном костюмчике. Если бы свет был поярче, его полированная лысина в венчике седых волос наверняка пускала бы зайчиков.

Так что — Три Карты в сборе. Как там у Александра Сергеевича? Дама, семерка. Туз. Ну «туз», судя по всему, Ларсен. Старичок — тот непонятная карта, может, и «джокер», а может, и король шахматный. Или тоже туз, но в рукаве.

Молодец-Бест? Боевичок из новых интеллектуалов. В городе я его встречал, он из «ральфовых птенцов». Если и «семерка», то козырная. А скорее — «валет».

Кого не хватает? Дамы. Ну, дамы мне всегда не хватает. Я не космополит, но французы опять правы: шерше ля фам. Эх, надо было все-таки посудачить нам с Леночкой о своем, о женском. Германн, и тот к ломберному столу не лез, пока с графиней не переболтал. Ну да у него — характер нордический, а у меня здешний, раздолбайскии.

Ладно, чего теперь. Проехали.

— Принято, — кивает Володя. — Дальше. Рассказываю о патруле спецназа, о том, как легкомысленно бросил «росинанта» и пошел в кустики «квасить», о скверном мужичонке и о Ральфе с дыркой во лбу. Вроде все.

— Складно врешь, — ехидно замечает «одуванчик», и вся симпатия к нему улетучивается. Зануда, старый пер-дун, старичок-разбойник… Сидел бы тихо, ноги парил и чай с пряниками прихлебывал. А то тоже, козырь, — по малинам сшиваться…

Хотя — пенсии по нашим временам на пряники не хватит. Ну и девчонку за попку подержать, поди, тоже хочется. Старичок-то, похоже, шустрый.

— Пистолетики откуда? И «ксива» майорская? — любопытствует дедок. — На улице нашел и нес в органы сдавать?

— Наган — мой. По случаю. «Пээмы», «узи», «ксивы» — отобрал. При задержании.

— Это ж кто кого задерживал? В гэбэ ребятушки-горлохваты, у них не забалуешься.

Это точно. Не до баловства было.

— Поспешили они чуток. Ошиблись.

— Ага, понятненько. И на старуху бывает проруха. — Старичок засмеялся мелко. — Этак и мы можем поспешить, ошибиться, тут ты нас, сирых, и заарканишь.

Только вот спешить нам некуда. А тебе — и подавно.

Очень хочется ему нагрубить. Но пионерское детство не позволяет.

— Так бывает, — роняет Володя-Ларсен. — Легавые, они легавые и есть. Их как собак: одних на ищеек готовят, других — на волкодавов, третьих — людей душить.

На кого попадешь.