Редактор

– Леонардо, – (он называл меня полным именем, только в минуты настоящего раздражения), – я уеду на день, два принять морские и солнечные ванны, надо подлечится, поправить здоровье, отвлечься наконец, – немного помолчав и в задумчивости пожевав губами, он продолжил, – ты знаешь я взял заказ на картину евангелистского содержания, а у меня сейчас много работы и забот, посему попробуй заполнить левый край по своему усмотрению, посмотрим есть ли у тебя вкус и стиль…

Немного постояв, глядя мимо меня, словно пытаясь дать последние наставления, он вдруг шумно вздохнул, резко развернулся и стремительно вышел…

Я работал весь день, всю ночь и все утро. Я добавил туда смысла нарисовав ангела, который без условно, должен был присутствовать на таком торжественном и важном для Христа мероприятия. Но это было не все, я маленькими, но четкими мазками прошелся по всей картине, добавил цвета и одновременно воздуха и четкости, картина из блеклой церковной мазни одухотворилась и превратилась в притчу, словно застывшее движение сейчас продолжится…

Мастер приехал в полдень следующего дня… его по-прежнему одутловатое лицо не оставило ни каких сомнений в том, что либо морские и солнечные ванны не помогают в таких случаях, либо, что скорее всего, произошло лечение подобного подобным и результат был предрешен.

Войдя в мастерскую, натужно покряхтывая, не торопясь оглядывая нас и мастерскую, он прошел в центр, где стоял его стул с высокой склеротической спинкой и сделал движение будто собирался сесть, но тут взгляд его коснулся полотна, он стремительно выпрямился, не закончив движения, одним махом преодолел два-три метра, которые отделяли его от картины и замер покачиваясь. Покачивался он не от того. что плохо стоял, он просто менял, незначительно угол обзора.

– Как ты!… Леонардо… я же тебе говорил!– закричал он, но тут голос его сломался, он схватил кисть, сжал ее в руке и попытался прикоснутся к полотну, но застыл шаря по картине глазами, как бы не понимая куда нужно применить кисть, его рот непроизвольно открылся и нижняя челюсть тихонечко затряслась, сглотнув он вдруг тихо, но четко и внятно произнес:

– Она ЗАВЕРШЕНА! – глаза его потухли, мастер повернулся и вышел, бросив по пути кисть на пол….

Мастер Андреа дель Верроккьо (Andrea del Verrocchio) больше никогда не рисовал, не брал учеников, удалился от общества и через несколько лет умер в одиночестве.

Вся эта история оказала на меня плохое влияние, какое-то время я не занимался искусством – не лепил, не писал.

Немного эскизов углем и смешные фигурки из дерева, все что я мог себе позволить, в душе у меня появился барьер, который я не мог преодолеть и это было чувство вины перед мастером, хотя ничего предосудительного я не сделал.

Мои сотоварищи ученики стали сторониться меня, неуместные шутки их пропали, уступив место настороженности и плохо скрываемому любопытству. Но любопытство это было другого толка, не любопытство к интересному человеку, а любопытство к уродцу, и скоро я стал скучать по их проказам, потому, что эти проказы делали меня, хоть и младшим, но их товарищем, а не странным существом каким я был для них сейчас.

Несмотря ни на что, мастер не отказался от меня и помог мне в 1473 году в возрасте двадцати лет получить квалификацию мастера в Гильдии Святого Луки. В то время я пытался много раз начать работать, но работы свои особенно масштабные почти никогда не заканчивал, но сумел при этом почему-то прослыть большим мастером (думаю не без участия мастера Верроккьо).

Позже в Миланский свой период, попав к Моро, я занимался всем кроме искусства, ведь Моро нужны были инженерные приспособления для военных действий и механические сооружения для увеселений двора, рисованием и скульптурами там и не пахло…..

Работа с Лео была важна не только для человечества в целом, но и лично для меня. Как не странно, но именно это Воплощение стало для меня, чем-то основополагающим. Во- первых это было беспрецедентное Воплощение по срокам реализации, я прожил в Воплощении Лео не менее 25 реальных лет, при том, что в относительном времени я прожил, занимаясь этим делом лет около 100. Все дело было в масштабе в процессе корректировок, мне необходимо было направить его внимание на сотни изобретений, на десятки наук и научных направлений, это можно было сделать только в одном случае – владеть материалом не хуже самого Лео, а иногда и лучше. Во-вторых, он был мне интересен как человек, интересен образом и методом своего мышления, ведь несмотря на все мои заслуги, делал все он сам, иногда даже предвосхищая мои задумки, одна оброненная фраза, одна подстроенная встреча и он прямо-таки воспламенялся идеей и начинал фонтанировать ею покрывая все вокруг плодородием своего мозга.