«Состоится ли сенсация? Из источников, требующих дополнительной проверки, нам стало известно о том, что в человском гражданском суде оспариваются права на „Кастрюлю“ — самый знаменитый дамский клуб Тайного Города! Якобы речь идет о смене владельца и — задержите дыхание! — о том, что новым управляющим станет не конец, а чел! Инций наотрез отказывается от комментариев, однако в Зеленом Доме нам сообщили, что за помощью управляющий „Кастрюли“ не обращался. Что же происходит на самом деле? Попытка рейдерского захвата? Или мы имеем дело с обыкновенной „уткой“, запущенной конкурентами удачливого Инция…»
Чернильно-черная тьма мягко, словно лаская, коснулась кожи. Очень осторожно, опасливо, словно не веря, что ей разрешено. Словно боясь, что над ней посмеются и отнимут игрушку.
Или жертву.
Тьме, наполнявшей упрятанный глубоко под Цитаделью бункер, нечасто доводилось играть, а потому она не торопилась. Прикасалась к жертве аккуратно, наслаждаясь каждой секундой, каждым мгновением власти над беззащитной игрушкой.
Она медленно окутала обнаженное тело, оставив лишь маленький, в волос толщиной зазор между собой и плотью, затем преодолела его и стала постепенно просачиваться внутрь. Через поры, через рот, уши и нос. Тьма проникала в тело, ища таинственную и вожделенную глубину. Тьма знала, что, напитав собой плоть, заполнив каждый ее дюйм, каждую клеточку, она откроет дверь, ведущую гораздо дальше. Перейдет на следующий уровень восприятия, сольется с телом, поглотит прячущуюся в нем душу, изменит ее, изменит тело и себя, породив нечто новое. Совершенно другое существо, не являющееся ни телом, ни тьмой.
Полуразумный чернильно-черный туман мечтал о форме.
Он не боялся потеряться, ибо знал, что останется, затратив на переход лишь часть себя. Он мечтал измениться, стать другим и тем пойти вперед, ведь в этом — смысл.
Он давно, очень и очень давно никому не отдавал часть себя. Не менялся, создавая новое. Он соскучился.
Предчувствуя сладкий миг перехода, восхитительный момент трансформации и создания нового, туман задрожал от возбуждения, роняя на каменный пол редкие капли антрацитового черного. Ускорился, стремясь быстрее влиться в тело, добраться до души и нырнуть в ее глубины. Замерцал еще более темным, и…
И с удивлением почуял, что игрушка, казалось находящаяся в полной его власти, нашла силы противиться неизбежному.
Страх.
Мы можем бояться кого-то или за кого-то. Опасаться за свою жизнь или кошелек, трястись при мысли, что можно опоздать на свидание или совершить ошибку на экзамене. Мы знаем причину, и мы боимся. Но, зная причину, мы можем с ней бороться, можем заглушить страх поступками или действиями. Найти хорошего врача или купить пистолет, выйти из дома пораньше или посидеть за учебниками лишний час.
Мы знаем, что вызывает страх, и убиваем его.
А если причины нет?
Как противостоять тоскливому, пришедшему из ниоткуда ужасу? Как справиться с тем, чего не понимаешь? Чего не может быть? Что затаилось внутри и рвет тебя на части?
Как победить собственные инстинкты?
Может, для начала следует потерять себя?
Раствориться в жадном чернильно-черном тумане, отдать ему тело, подпустить к душе, пережить немыслимый ужас понимания, что теряешь самого себя, и только после этого попытаться отшвырнуть вцепившуюся тьму. Если будешь способен. Если найдешь силу.
С другой стороны, если ты не можешь победить самого себя, кого ты вообще можешь победить?
Туман осознал, что победное шествие к вожделенной двери остановилось. Казавшаяся податливой жертва неожиданно воспрянула духом и, спасая свое никчемное «Я» от полного слияния с темным, принялась выдавливать чернильно-черное из тела.
Его!
Если бы туман понимал, что такое смех, он бы рассмеялся.
Если бы туман понимал, что такое презрение, он бы рассмеялся презрительно.
Но туман не знал презрения и смеха. Он помнил только главное: ни одна игрушка от него не уходила. Более того: ни одна игрушка не желала уйти. Ведь что может быть прекрасней и величественней, чем вечное слияние с тьмой? Выдержать натиск первобытной силы и овладеть ею! Измениться, поднимаясь на следующую ступень.
Если бы туман умел говорить, он бы спросил: «Зачем?»
Предыдущие игрушки являлись именно для того, чтобы объединиться, чтобы породить тьмой и плотью новое существо.
Но эта оказалась иной.