Ребус-фактор

– Все в сборе, – негромко сообщил мне Антонио Пальмиери. Маленький, смуглый, горбоносый, с очень живыми и очень умными глазами, он выделялся среди командиров других отрядов дьявольским умом, потрясающей интуицией и железной волей прирожденного вождя, а был до революции всего лишь сельским почтальоном. Веди мы нормальную войну, он носил бы уже полковничий чин, метя в генералы. Удивительных людей выталкивают наверх государственные перевороты! Когда вернулись земляне, Пальмиери оказался в своей стихии. Никто лучше него не мог выбрать время и место для внезапного нападения, чтобы и укусить противника побольнее, и отскочить без потерь. Для оккупантов он был поистине бельмом на глазу. За его голову были назначены какие-то деньги. Ни один отряд земляне не гоняли столь упорно, как отряд Антонио Пальмиери, – а он будто чуял, откуда исходит опасность. Бывало, что после изматывающего марша он осматривал пригодное для бивака место, водя туда-сюда горбатым носом, будто оценивал обстановку специальным сверхчувствительным прибором, и приказывал измученным людям двигаться дальше. Иногда не происходило ничего, а иногда на только что покинутое отрядом место рушился с неба подарочек, не совместимый с жизнью, выжигая добрый квадратный километр джунглей. В большинстве отрядов считали достаточным уничтожать выявленных предателей, сплошь и рядом не наказывая смертью нарушителей дисциплины, включая спящих на посту, а Пальмиери расстреливал и за менее тяжкие случаи разгильдяйства. Злые языки говорили, что земляне уничтожили меньше бойцов его отряда, чем он сам. Очень может быть. Зато на тысячу километров вокруг не было более боеспособного отряда, а его бойцы за своего командира кому угодно перегрызли бы глотку.

Кто же, как не Пальмиери, должен был руководить операцией? Никто не возразил, когда я волею Штаба назначил его, а не себя и не кого-нибудь другого. Треть темпированных бойцов была из его отряда, а остальные, глядя на них, подтягивались и, в общем-то, начинали походить на настоящих солдат, а не на расхристанных лесных робингудов. Сам я участвовал в операции лишь в качестве представителя Штаба и консультанта по «темпо». Естественно, это не освобождало меня от необходимости лично сражаться, да я и не собирался отсиживаться за чужими спинами.

– Командуй, – сказал я Антонио, взглядом давая понять: мое, мол, дело теперь маленькое.

Подгонка снаряжения, постановка задачи – все это заняло очень мало времени. Пальмиери прямо спросил, не трусит ли кто. Никто не сознался.

И начался стокилометровый марш. Бегом – шагом, бегом – шагом и снова бегом… Километре на двадцать пятом я подумал, что зря мало занимался в детстве физкультурой, а в университете – спортом. Если быть точным, то спортом я там вообще не занимался и даже болеть за наших не ходил. Дурной я, что ли? Делать мне больше нечего? Я был слишком занят главным, чтобы отвлекаться на второстепенное. Смутно помню обзорную экскурсию по университету на первом курсе – большей частью скучища, разве что на биофаке оказалась хорошая коллекция разных удивительных гадов, затонувших в формалине. Больше я никуда не совался, кроме нашего корпуса, а стадион видел только издали. Может, зря? Может, у меня примитивные представления о том, что главное, а что и плевка не стоит?

Но как раз тогда, когда я подумал, что километров пять еще выдержу, а дальше начну терять лицо, капрал отделения, к которому я примкнул, объявил привал. Мы отдыхали целых двадцать минут независимого времени, то есть больше часа по внутренним часам. Кое-кто воспользовался столь долгим привалом, чтобы перекусить, некоторые вздремнули. Мне не хотелось ни того, ни другого, но отдохнул я замечательно, и следующий переход дался мне не чересчур тяжело. Бег, быстрый шаг, снова бег… Восемь человек, я девятый. Темпированный отряд разделился поотделенно. Солнце село, но прежде чем наступила ночь, мы уже были в приграничье, где сплошной полог зелени рвется над головой и джунгли мало-помалу превращаются в буш. Здесь мы устроили второй привал, куда более долгий, чем первый. На сей раз я и поел, и поспал – крепко, без снов.

Когда капрал тронул меня за плечо, Карлик висел в небе уже высоко. Луна Малая клонилась к закату, Луны Большой не было видно. Ночь перевалила за середину. Начиналась самая опасная фаза операции. Буш не джунгли, ночью в нем прохладнее, и нет густейшего полога листьев над головой, гасящего свет ночных светил, зато столь уместно маскирующего тепловое излучение человеческого тела. Засечь нас с орбиты или патрульного катера теперь ничего не стоило, и спасти нас могла либо беспечность землян, либо наша ускоренность. Что подумал бы оператор, увидев на экране несколько точек, мчащихся сквозь заросли со скоростью в тридцать-сорок километров в час? За кого он принял бы эти точки – за диверсионную партизанскую группу или за стайку животных? Обеспокоил бы он начальство тревожным докладом среди ночи?

Три к одному за то, что нет. И даже десять к одному, если он хотя бы понаслышке знал, что такое наш буш.