— Во народ! — потрясенно произнес дед. — Эх, кабы время было, я б их тут перевернул кверху воронками! Глядите: не может он бегом, малокровный! Ему — что на этот поезд, что на другой пихнуть. А я телеграмму отбил, опоздаю — дым коромыслом взовьется!
Вера смотрела на деда, поправляя волосы растопыренной пятерней. Улыбалась. Дед чем-то ей нравился — это было заметно.
— Вы когда этот шкаф закрывали? — спросила она. — Вчера?
— Утром, чтоб ему треснуть!
— Как это было?
— Чего — как?! Сломя голову было! Время — в обрез, соскочил с поезда, несуся на телеграф. Да по лестницам этим! Да с чемоданом! Все руки пообрывал! Вот на обратном-то пути и соблазнился: гляжу — конура эта собачья нарастопашку!
— Ага, ага… Сначала, значит, вы телеграмму отправили. А сможете вспомнить — как вы ее отправили?
— Опять — как?!
— Ну, постарайтесь подробно: заполнили бланк, подошли к окошечку… А потом?
— Да что ты ко мне привязалась-то? — замученно спросил дед. — Али я дикий? Задом наперед телеграмму отбиваю?
— Не в этом дело, господи! Нечего тут обижаться! Просто попытайтесь вспомнить!.. — Вера говорила все настойчивей.
— У меня одно в голове! — закричал дед. — Беги да ложись под поезд!
— Как не стыдно!
— Чего-о?!
— Конечно! Как не стыдно — панику тут устраивать! Вспоминайте!.. — Вера обернулась к мальчишкам: — И вы не торчите столбами, думайте! Ну? У кого «ай-кью» выше?
— «Ай» чего? — спросил дед.
— «Ай-кью»!
— Это еще что такое?!
— Коэффициент умственного развития!
У деда брови полезли под шапку.
— Мать честная!.. — проговорил он. — Ну, тогда само собой. Тогда помирать рано. Напрягай, ребяты, коэффициент!
Вера не смогла на него больше сердиться — рассмеялась. Отличный был дед, честное слово. Даже ругаться с ним было интересно.
— Ладно, — сказала она. — Сейчас напряжем. Не помните, сколько вы за телеграмму уплатили?
— Кабы знать — навек затвердил бы. Рупь с копейками.
— Сдачу вам сдали?
— Сдачу?!
Дед переспросил это — и вдруг распрямился и тихонечко замычал, застонал, будто язык прикусивши. Разбойничьи его глаза, мерцавшие как темная торфяная вода, сделались пусты и бессмысленны. Целую минуту, не меньше, он переживал какое-то потрясение, отключившее его от окружающего мира.
Потом дед запустил руку под ватник и рубахи, судорожно там закопался. Извлек из тайных глубин какие-то затертые бумажки, ключик на веревочке, страшных размеров пуговицу. И в довершение — три лотерейных билета, совсем чистых и свеженьких.
— Вот… — произнес он, словно вполголоса «ура» крикнул. — Вот они!.. Как же я не вспомнил-то?! Ну, старый я пень! Ну, чурка осиновая!! Ребяты, отоприте-ка… У меня аж в глазах черно!
А они еще не понимали ничего, даже Вера не догадывалась — тупо смотрела на розовенькие, в разводах, билетики.
— Здеся номер-то! — загремел дед. — С билета он взятый! Всучили мне лотерею, сдачи на телеграфе не было! А я и забыл про них, затолкал поглубже в карман — и забыл! До выигрыша не вспомнил бы!
Сережка и Павлик выхватили у него билеты, сунулись к шкафчику. Сверяясь с цифрами серии, ошибаясь от спешки, защелкали ребристыми черными кнопками.
— Ну, девка!.. — сказал дед и ткнул ее в плечо. — В министрах тебе заседать! Удивила!.. Поспею ведь теперь, ей-богу! Настигну поезд! А напоследок вот чего: эти билеты — чтоб им в печке сгореть! — забирайте себе как премию! По штуке на нос!
— И не вздумайте, — отказалась Вера. — Еще чего!
— Награждаю! Не спорь!!
— А вдруг выигрыш там? Автомобиль «волга»?
— Дак что — спохвачусь? Пожалею? И-и, милая, я тебе автобазу цельную не пожалел бы! Эй, там!.. Ребяты!.. Не кувыркайте вы чемодан, лешаки!!
Сережка и Павлик уже открыли дверцу шкафчика и теперь вдвоем вытягивали фанерный, обтянутый драною клеенкой чемодан. Наверное, когда дед сотрясал шкафы, чемодан завалился набок, его покоробленная крышка отомкнулась. И на железное дно шкафчика, до блеска натертое тысячами узлов и сумок, просыпались комья глины.
Этой глиной чемодан был набит доверху. Отдельные ее комья запакованы были в оберточную бумагу, в тряпки, в пленку, но добрая половина лежала просто так, навалом. К глине пристали желтые листики, мусор. Ничего не скажешь — ценнейший груз транспортировал дед. Стоило переживать и кипятиться…
— Не кувыркайте!!. — Дед растолкал Сережку и Павлика, присел перед чемоданом и широкой ладонью, как черпаком, принялся тщательно собирать глину. — Эдак и не довезешь… Р-размазали бутерброд!! Сколь времени-то на казенных?
— Без пяти, — сказал Сережка.
— Рысью надо, рысью!.. — Дед прижал крышку коленом, в чемодане чавкнуло и запищало. — Прощайте, ребяты. Малокровному скажите: пусть шибче бегает! Инструкция хилая!.. Мне бы лишний часок — я бы навел здесь порядки!..
— Я помогу тащить, — сказал Сережка.
— Пупок не развяжется? Впрягайся тогда. Да сбоку, сбоку держись, а то стопчу еще ненароком!..
Дед рывком оторвал от пола чемодан. Сережка схватился за скрипящую ручку с другой стороны — сопя, как борцы, они выбрались из тупичка, побежали по мраморным плитам, приседая и оскальзываясь.
— Где дорога-то? — кричал дед. — Сюды, что ли?.. Как в норе кротовьей: кругом отнорки!