Ребята из УГРО

Интересно, сколько шагов вон до той колдобины? Если чет, значит, все будет хорошо. Саша остановился, а потом, тронувшись, начал считать, стараясь шагать ровно. Оказалось двадцать восемь. Значит, все будет в порядке. Эх ты! Чудак суеверный, а еще комсомолец… Все зависит от тебя самого. Неужели не сумеешь провести каких-то паршивых бандитов? Интересно, а нет ли осечек у револьвера?

— Слушай, ты, друг! Хватит киснуть! — вслух проговорил Александр. — Пой! — И тут же затянул свою любимую песню о комсомольцах, уходивших на гражданскую войну.

Наезженная санная дорога на льду петляла, крутилась от одного берега к другому и оказалась на удивление пустынной. Здесь Зея была широкая, и дул непрерывно въедливый встречный ветер, который в тех краях зовется хиус. Дорохов то и дело прикрывал лицо рукавицей.

— Страшно тебе, Сашка? — громко сам себя спросил Дорохов.

— Конечно, страшно! Не очень, но все-таки страшновато.

— Но ты же мог не ходить.

— Но ведь больше некому. Нас только двоих бандиты наверняка не знают: Туеска и меня. Как же не пойти, раз Туесок в горячке лежит. Они же останутся на свободе, будут воровать, грабить, убивать.

— Значит, ты герой!

— Какой там, к черту, герой, когда иду и поджилки дрожат.

Дорохов подошел к берегу, на котором чернело несколько домов, вытянувшихся в одну линию. Всеми окнами они уставились на реку, словно хотели получше рассмотреть растерянное лицо начальника отделения областного уголовного розыска по борьбе с особо опасными преступлениями. Но, едва ступив на берег, Александр успокоился и уверенно направился ко второму с краю рубленому пятистенку. Вплотную к дому примыкал крытый наглухо двор, и у Александра мелькнула мысль о том, что бандиты запросто могли устроиться на зиму прямо здесь, возле дома. Решительно Дорохов поднялся на крыльцо. Огрызком веника аккуратно смел снег с валенок и потянул на себя дверь. В большой и просторной кухне у печки суетилась женщина лет пятидесяти. Она сунула в угол рогатый ухват и уставилась на гостя.

— Здорово, маманя! Пусти обогреться!

— Заходи, мил человек. Откеле идешь — с низу аль с верху?

— С верху. С Октябрьского. Выхожу на железную дорогу. А к тебе заглянул привет Николаю передать от его дружков-товарищей.

— Какому еще Николаю?

— Ты Агеева будешь?

— Ну!

— Значит, сынку твоему.

— От кого привет-то?

— Ну, мать! Ты чистый прокурор. Лучше б стопку поднесла, пожрать чего дала, а потом и за допрос принялась. — Саша нагло прошел к столу, скинул с плеча мешок, снял шапку и уселся на скамью.

— Нет у меня стопки, — нахмурилась хозяйка, — а щей налью..

Саша демонстративно втянул в себя запах и, входя в роль, мечтательно продолжал:

— Щец горяченьких, да еще и со свининкой, похлебать не худо, но без стопки какая еда перед дальней дорогой! Золотоскупка-то работает?

— А пошто ей закрываться-то?

— Тогда, может, сходишь, мать, в магазин? — Дорохов развязал холщовый мешок, достал замызганную тряпицу, развернул.

Пока он возился, женщина подошла к столу и увидела в тряпье кучу одинаковых пакетиков. Дорохов взял верхний, протянул ей:

— Сходи, мать. Возьми литровку спирту, пару пачек махры, хлебца и, если есть, сала. Или там еще чего. — Завязал снова тряпицу, подкинул сверток на руке и сунул в карман ватных штанов.

Хозяйка набросила на плечи овчинную кацавейку, повязала шаль, взяла плетенку и повторила свой вопрос:

— От кого привет-то?

— От Севастьяна Пескова.

— Это ты сам будешь Севастьян?

— Опять допрос? Жрать хочу, аж скулы сводит, а ты все на своем. Я Сашка, понимаешь? Корешок Севастьяна. Он просил кланяться твоему сынку, если мимо буду. Да ты поторопись. Мне еще знаешь сколько топать сегодня?

— Что же, ты у нас и не погостюешь?

— Дальше пойду. Мне бы до лютых холодов на железку выскочить.

Женщина хотела что-то сказать, да, видно, раздумала. Заглянув в другую половину избы, поманила кого-то, и к ней вышли двое мальчишек, похоже, братья. Один в кухне забрался на печь и улегся с явным намерением стеречь гостя, второй, чуть постарше, лет двенадцати, натянул треух, полушубок и вышел вместе с хозяйкой.

— Как живешь? — решил сломать напряженную тишину Александр.

— Ниче…

— Звать-то как?

— Витек.

— А по батюшке?

— Николаевич, — улыбнулся парнишка.

— Что же ты, Виктор Николаевич, не в школе?

— Учительница захворала.

— А тот? — Александр кивнул головой на дверь.

— Коська-то? Седни не пошел.

— Школа здесь?

— Не. Внизу. Восемь километров.

— Так каждый день и ходите? — искренне удивился Дорохов.

— А че? Мы на лыжах. А когда пурга, у тетки ночуем.

Виктор Николаевич оказался человеком неразговорчивым, и навязываться с расспросами Александр не стал. Быстро вернулась хозяйка, подозрительно взглянула на гостя, потом на внука. Поставила на стол литр спирта, вытащила из корзинки кусок замороженного сала, две банки консервов, большую круглую буханку хлеба и две пачки махорки. Достала из-за пазухи пакетик, что получила от Дорохова и протянула ему.

— Семь граммов взяли. Тут еще три осталось.

Александр широким, небрежным жестом отвел руку женщины.

— Оставь себе, мать. За постой.

— Заночуешь? — явно обрадовалась хозяйка.