Ребенок от мажора

Моя дочь идеальна. Самый красивый ребенок на планете Земля, не знаю, как так получилось. Другие дети не вызывают во мне столько бурных чувств, хотя теперь я провожу с мелкотой много времени, потому что Алиса любит тусоваться со сверстниками, даже если они и не берут её в свои игры. А я люблю проводить время вместе с ней, ведь мы так много пропустили.

Люблю проводить время с ними обеими. Своей женщиной и своей дочерью. Все выходные мы можем провести лишь втроём, и нам никого больше не нужно.

Полина понемногу обустраивает дом, всё смелее меняя что-то по своему вкусу. Меня уже почти не спрашивает и не дёргает по поводу моего мнения о шторах серого цвета или о жёлтом ковре в детскую. Наш дом – это её место силы. У неё никогда не было ничего своего, а теперь – есть. И будет ещё больше, потому что я дам ей всё, что она захочет.

– Как у те… вас дела? – запинаясь спрашивает мама, опускает руки с телефоном на одеяло и жалобно смотрит мне в глаза.

Не отвожу свои, рассматривая её бледное, с впалыми щеками лицо. Её голова замотана новым цветастым платком, который в прошлые выходные привезла сестра. Моя мать лысая. Полностью. У неё даже брови все выпали. Я вижу её в таком состоянии не первый день и по идее должен привыкнуть, но чёрта с два! Можно ли привыкнуть к тому, что твой родной человек каждый день угасает?

Злость, которая кипела во мне в первые дни после новости о том, что она сделала и как поступила с Кнопкой, притупилась. Я не могу требовать у неё ответа за содеянное. Всё, что я ни скажу, – пустой звук. Просто слова, которые не могут изменить прошлого, но могут навредить настоящему. Она моя мать… что бы она ни сделала.

Лишив меня дочери и разлучив с Полиной, мать наказала саму себя. Потому что я смог всё вернуть. Исправить. Собрать осколки разбитого сердца своей женщины и соединить их заново. Я до сих пор заглаживаю свою вину за то, что меня не было рядом долгих два года. И у неё, и у Алисы.

– У нас всё нормально. Нашли няню. Пока она приходит, когда дома кто-то есть. Знакомятся. Привыкают. Лиска к ней тянется сама, ей интересно. Так-то она у нас после больницы немного шуганый зверёк, – хмурюсь, вспоминая крики дочери, капельницы, её заплаканное и испуганное лицо.

От этих воспоминаний меня каждый раз как холодной водой окатывает. Дыхание сбивается и внутри всё сжимается. Хочется взять телефон и набрать Полину, узнать, как у них дела. Сегодня суббота, и они с Лисëнком пошли на детскую площадку, я должен подъехать к ним сразу после больницы.

Я больше не настаиваю на их встрече с моей матерью, которая знала, оказывается, всё это время о моём ребенке, но трусливо боялась в этом признаться. Знала и ничего не сделала. Ничего. Просто жила с этим знанием и жила бы ещё неизвестно сколько, не желая копаться в грязном белье нашей семьи, если бы пару месяцев назад мы не встретили в больнице Полину.

– Есть неплохой частный сад у нас в поселке. Там берут малышей, – несмело говорит мама, трогая кончиками пальцев телефон.

Я понимаю, к чему она клонит. Скоро выписка, и отец отвезет её в их семейный дом, который находится в частном поселке. Мы все по тем или иным причинам сбежали оттуда. Алла и отец живут в городе. Мы с Полиной тоже. Мать будет там одна, ей наймут сиделку, и будет приходить медсестра. Но всё же большую часть времени она будет одна.

– Мы живём не там, мама, – произношу устало, откидываясь на спинку стула.

Утром я бегал, а потом была тренировка с командой. Пусть я больше не капитан, но бросать начатое на полпути не собираюсь, да и привык я к футболу в моей жизни. Он уже часть меня. Когда-нибудь у нас с Полинкой родится пацан. Младший брат Алиски. И он обязательно пойдёт по моим стопам. Я покажу ему, почему эта игра, где просто двадцать два мужика пинают друг другу мяч, считается самой популярной в мире.

– Она никогда меня не простит, – тихо произносит мама, опуская глаза.

Внутри что-то дёргается. Болезненно сжимается. Она украла у меня два года жизни с любимыми. Полтора года жизни моей дочери. Молчала. Лгала. Лукавила. Но она моя мать и она умирает.

Сглатываю и подаюсь вперед, сцепив руки в замок.

– А ты просила прощения? У тебя есть её номер. Просто позвони.

– Эта девочка никогда не возьмёт трубку на мой звонок.

– Она больше не девочка, – качаю головой из стороны в сторону, – давно не девочка. Она моя жена. Моя семья. Мать моего ребёнка. У неё огромное сердце, доброе, любящее. И она умеет прощать. Мне ли не знать?

Мама смаргивает слезы, отвернувшись к окну.

Мы сидим в больничной тишине ещё какое-то время. Оба молчим. Смотрим, как за окном медленно кружат хлопья снега, накрывая землю толстым слоем белого одеяла.

Мои мысли то и дело убегают из палаты, пропахшей медикаментами, в совсем другое место. Перед глазами стоит наш двор, в центре которого расположена огромная детская площадка со всевозможными горками и качелями, и среди этого добра топает мой Лисёнок в розовом комбинезоне, с зажатой в руке жёлтой лопатой. Рядом обязательно крутится её мама. Прячет свой хорошенький подмерзший нос в пушистый шарф и пританцовывает на месте.