Ребенок от мажора

Возвращаюсь к кровати и, подняв телефон, набираю свою Кнопку. Разговор резко прервался, не хочу, чтобы она опять что-то выдумала в своей светлой головке. Из всей нашей ситуации я вынес одно правило: “все нужно решать через рот”. Разговаривать, короче, друг с другом надо, а не то, что все подумали.

Полина не отвечает. Спит, наверное, уже.

Пишу ей:

“Спокойной ночи, мои девочки.”

Но когда просыпаюсь утром и захожу в нашу переписку, сообщение всё так же висит непрочитанным. Пока собираюсь на тренировку, набираю ей ещё дважды. Та же фигня.

В голову лезут разные мысли. Что она там себе придумала? Внутренности начинает потряхивать, и это совсем не из-за мандража перед важной игрой.

Решаю: как только закончится матч, сразу вернусь в город. Команда победу отпраздновать сможет и без меня, на радость Чернову.

На тренировке сосредоточиться не получается. Мои мысли не на поле. А рядом с двумя девочками. У них же всё окей? Если бы что-то случилось, мне бы кто-нибудь набрал? Плохие новости всегда доходят быстро. А кто будет мне набирать? Я ведь так, словно мимо проходил. Отец года, блин.

– Ты чё такой мазила сегодня?! – орёт Чернов с другого конца поля, размахивая руками, привлекая моё внимание. – Прицел тебе поправить?

Вскидываю руку и демонстрирую ему средний палец. Задолбал.

– Реально, Ник. Что с тобой? Херово играем, под тебя никто подстроиться не может, – спокойно произносит возникший рядом Олег.

Он тянется к своей сумке попить воды, а я к своей – за телефоном.

Один пропущенный. Номер незнакомый.

Сердце готово проломить грудную клетку, пока я слушаю длинные гудки.

– Алло? Никита? – произносит на другом конце хриплый взволнованный голос, в котором я тут же узнаю бабушку Полины.

Внутренности скручиваются узлом, а к горлу подскакивает ком тошноты. Что-то подобное я уже испытывал, когда отец холодным безразличным тоном рассказывал мне о диагнозе матери.

– Это я. Девочки где? Полина? Алиса? – спрашиваю не своим голосом, настолько он вдруг кажется мне чужим, севшим, хриплым.

– Ой… Никита, – вдруг начинает всхлипывать в трубку женщина, а у меня закладывает уши.

Я слушаю её неразборчивое бормотание сквозь какую-то пелену. Мир вокруг вдруг замедляется, и все краски разом сереют. Меня словно огрели по голове битой, и теперь я пытаюсь восстановить ориентацию в пространстве.

Что мне нужно сделать сначала? Куда пойти?

– Я вас понял. Скиньте мне адрес. Скоро буду, – чеканю слова пересохшими губами.

Во рту и вовсе пустыня, зато со лба словно льётся Ниагарский водопад.

– Ты чё застрял? Тебя одного ждем, принцесса! Ты куда блин, собрался?! – орёт мне в спину Чернов, когда я, переходя на бег, устремляюсь в обратную от поля сторону.

– Хотел быть капитаном, будь им! – Срываю повязку и швыряю её на землю.

– Волков, ты чё?! Рехнулся? Вернись! У нас игра через два часа!

Качаю головой, ускоряясь. В ушах шумит, дыхание сбивается, а глаза вдруг становятся влажными.

– По хрену на игру, я еду к дочери.

18.Глава

– Так, посмотрим, какие тут у нас дела, – бормочет врач, склоняясь над кроваткой, в которой дремлет Алиса.

Я отхожу к окну и обнимаю себя руками, наблюдая, как ветер срывает одиночные листья, оставшиеся на ветвях деревьев. С неба сыплется что-то, смутно похожее на первый снег, но, едва достигнув земли, он превращается в мокрые капли.

Я очень хотела показать дочке снег, когда она уже будет ходить. Зима. Новый год. Снежки. Санки. Всё это пропитано магией детства, которой хочется поделиться со своим ребёнком. И самой заново пережить вместе с ним эти эмоции, будучи взрослой.

– Хм, – произносит седовласый доктор, выпрямляясь. – Давно спит?

Мое сердце замирает. Я пугаюсь любых вопросов, которые здесь задают. Ищу в голове верные ответы на них и стараюсь всё делать правильно. В то же время жутко на себя злюсь.

Последние сутки для меня наполнены диким страхом. Страхом за своего ребёнка. Получается, до того как стала матерью Алисы, я в своей жизни ничего не боялась. И сейчас со всей четкостью осознаю этот факт, потому что жутко напугана. До тремора в ногах и руках, до липкого пота, бегущего по спине, до завязывающихся в узел кишок.

– Да, несколько часов уже.

Врач записывает что-то в нашей карте и переводит взгляд на Алиску. Опять наклоняется над ней и приподнимает одеяло.

– Подгузник сухой. Не писала?

Мотаю головой, заламывая руки.

– Сколько воды выпила сегодня, записывали?

Киваю.

– Дайте-ка записи.

Быстро подхожу к нашей тумбочке и извлекаю из верхнего ящика, который сейчас под завязку забит лекарствами и прочими нашими личными вещами, так необходимыми сейчас в больнице, блокнот.

Мой телефон тоже лежит здесь. Мигает несколькими пропущенными вызовами, но у меня нет никаких моральных сил даже просто посмотреть, кто мне звонил.

Хочется залезть в панцирь и обнять свою малышку. Эгоистично? Возможно, но это единственное, чего я сейчас хочу, кроме очевидного: чтобы Алиса была опять весела, бодра и здорова.