Через какое-то время я его опять навестил. Он уже начал ходить. Бродил по комнате в прежних жеваных красных трусах, но вместо майки надел линялую футболку с иностранным текстом на груди: «I want you», а на спине — «Fuck you». Лаконично.
— По-английски понимаете? — спросил он меня строго.
— Немного, — ответил я.
— Молодец, люблю образованных людей!
Лечебную гимнастику делать отказался категорически: «Что я, шимпанзе какой-то, приседать и подпрыгивать? И кричать: «Ух, ух, ух?!». Он так смешно заухал и стал чесаться под мышками, что я стал смеяться. Даже слезы выступили. Он был польщен. «Я всегда хорошо кривляюсь. А когда на барабанах работал — такое вытворял в экстазе, что никакой обезьяне до меня не дотянуться: дым, треск, звон. Но дробочку тянул стройненько, тр-р-р-р-рах! Я — мастер этого дела. А обезьяны что? Каждый вечер под окнами гукают. Кому в клетке сидеть интересно?»
Я решил к нему подстроиться. «Раз, — говорю, — гимнастику неохота делать, начните танцевать, эдак с элементом чечетки, все-таки произойдет движение какое-то. Тем более что вы были настоящим асом. И нога быстрей разработается». Это ему понравилось. Он вскочил и начал как-то подтанцовывать, шаркать больной ногой, прищелкивать пальцами, сложил губы сердечком и стал в такт приглаживать встрепанные перья-волосы. Как подвыпивший попугай на жердочке. При этом он еще издавал какие-то кряхтящие звуки, обозначавшие, возможно, аккомпанемент или призывные крики самца того же попугая. Когда я ему это сказал, он не согласился: «Нет, женшину (именно через «ш») надо брать сперва обхождением, а потом уже лихостью».
Я с ним полностью согласился. Лихость — это непременно. Она у него была с избытком. Даже когда он пребывал в болезненном состоянии.
Постепенно он настолько окреп, что отправился долечиваться в санаторий. «Уезжаю на отдых. Тридцать лет не кантовался на отдыхе. Тамара через свой ресторан устроила. По блату. Поставила им дефицитные продукты: колбасу салями, печень трески. Обещала, что они там меня будут носить на руках и сдувать пылинки. Мне это надо? Главное, я там отдохну от звериных криков. Они уже здесь так надоели, что я готов на любые условия. Пусть даже носят на руках. Я потерплю».
Когда он вернулся, то долго не давал о себе знать. Наконец позвонил, сдержанно поблагодарил и сказал, что уезжает в круиз бить «дробочку». Я пожелал ему попутного ветра и чистой воды. Про английскую ручку и барабаны в шкафу он больше не упоминал. А я как еду мимо зоопарка, так и вспоминаю этого лихого чечеточника и его фирменную дробочку.
Гормоны-феромоны
Феромоны — специальные частицы, определяющие тягу полов друг к другу. Летучие эфирные масла позволяют им в самых малых консистенциях действовать на огромные расстояния.
Феромоны совершенно не обладают никаким запахом, но воспринимаются особыми клетками, расположенными на внутренней поверхности носа. Оттуда они передают сигнал в глубинные отделы мозга. Действие их одинаково почти у всех живых существ — от бабочек, акул и обезьян до человека. Самец бабочки-капустницы, учуяв одну миллионную частицу феромона самки, прилетит за сотню километров не задумываясь… Человек не так категоричен. У меня в юности был приятель, который, пригласив хорошенькую девушку на танец, осведомлялся, где она живет. И узнав, что дальше трех остановок от его дома, на второй танец уже не приглашал. Далеко! Правда, у него часто бывал насморк, может быть, он эти феромоны плохо улавливал?
У меня тоже был похожий случай. Мы только выехали на поезде из Москвы в Софию, как я тут же заболел. Насморком. Драматично. Фамильный еврейский насморк — это нечто. Распухли веки, слезились глаза, в носу чесалось так, что казалось, ершик для мытья бутылочек прохаживается внутри отечных носовых раковин. Туда-сюда. Тут уж не до феромонов.