Реальность и мечта

Это забавно контрастировало с немного странным положением вещей, сложившимся тогда на телевидении. На закате советской эпохи почему-то было очень много телевизионных произведений о жизни князей, баронов, графов, маркизов и прочих представителей знати. Почему-то принято было считать, что советский зритель проявляет особый интерес к необычайным приключениям какого-нибудь капитана Фракасса или к истории про виконта де Бражелона. Конечно, любопытно бывает понаблюдать за человеком, говорящим или мыслящим иначе, чем я. Но так повелось, что мы куда внимательнее слушаем не титулованного, а просто хорошего рассказчика, остроумного человека, умно рассуждающего об обычных, даже простецких вещах, и отрываться от его повествования совсем не хочется. Писал же Виктор Петрович Астафьев о бабушке, о дяде, о тете, о том, как хлеб месили, делали шаньги, рыбачили. Ну что ж тут, казалось бы, интересного? А дело в том, как это рассказано. Поэтому случается, что и фильм про виконта де Бражелона, плюясь, смотришь через прищуренный глаз. А бывает, что Ивана Ивановича Иванова так заслушаешься… Взять диалог Бабочкина и Константинова в замечательном фильме «Плотницкие рассказы». Господи, какая простая жизнь! Господи, какая прекрасная и интересная! Так вот и нам казалось, что история треволнений, потерь, находок, радостей, горестей, проблем извечных, житейских, обыкновенных, может быть интересна только в том случае, если о ней рассказывается с какой-то определенной точки зрения. Эту точку зрения мы и искали.

Хотя я представлял человека, который жил в прошлые времена, в других условиях, был иной национальности, да и много прочих отличий можно было отыскать между литературным персонажем и его телевизионным исполнителем, говорил-то я о понятных и близких проблемах. О месте под солнцем, о радостях жизни, об общении с родными и близкими. Еще о человеческом мужестве — не геройстве на один раз, а ежедневном, требующем непрерывного подвига мужестве.

Для чего нужен этот подвиг? Для того чтобы заработать хлеб свой в поте лица, чтобы поставить на ноги ребенка, подсказать ему верную дорогу, передать все лучшее, чем владеешь, увидеть расцвет сына или дочери, сохранить здоровье близким людям и чтобы работа твоя была людям во благо, чтобы не наступать на ногу другому, а наоборот, подставлять ему плечо. Нам хотелось, чтобы Тевье-молочник был воспринят зрителями как человек, умудренный большим, горьким опытом, но, несмотря на это, не сломленный жизнью. Его знаменитые цитаты якобы из Талмуда и священных книг, речения, которые ничего общего не имеют ни с тем, ни с другим, — это средство для примирения с жизнью. Но в этих доморощенных изречениях прячется и немалая ирония. Суть ее в том, что объяснить этот мир не умеют даже священные книги. Даже Талмуд не способен дать исчерпывающее толкование жизни. Да он и сам, оказывается, нуждается в толковании. А мир надо принимать таким, каков он есть, со всей его бессмысленностью, непредсказуемостью, прелестью, ароматом, счастьем и горечью. В этом кроется великая мудрость. И что простому человеку поиски эликсира вечной жизни, которые философы вели и тысячу, и полтысячи, и сто лет назад, когда поныне не известен универсальный алгоритм для решения всех проблем.

Есть у Тевье-молочника с его местечковой обыденностью нечто схожее с героями Хемингуэя, которые действительно отстаивают свое право на существование в исключительно слож-. ных условиях. Они, в общем, тоже не стремятся изменить мир, а принимают его как должное. Конечно, они поднимаются против несправедливости, сопротивляются напастям, протестуют против подлости, но делают это внутри конкретной действительности, а не в умозрительном мире, понимая, что переделать жизнь в глобальном смысле никому не дано. Никому не дано выстроить судьбу полностью по своему разумению и хотению, но человек может, приняв эту жизнь, ее благословить. Так поступает и Тевье. Недаром цитаты, которыми он сыплет по разным поводам, постоянно ссылаясь на Талмуд, — более мудры, чем смешны. Словом, Тевье как бы загораживается от невзгод, не позволяя им исковеркать свое сердце.

Есть в этом человеке и еще одно совершенно поразительное качество. Он принимает людей в их полном естестве. Что с того, что они приносят ему много горя, особенно дети? Но он имеет силы, чтобы не проклинать людей, — вместо этого он любит их: в простоте, с их грехами и ошибками, с суевериями и спотыканиями, с недостатками и достоинствами. Таких людей гораздо больше, чем шарлатанов и разбойников. Они всегда и всюду окружают нас. Тевье-молочник хорошо понимает это и принимает в себя. Это не всепрощенчество. Это исконное мировоззрение многих народов, которое в том числе получил от предков и Те- вье, а получив, приспособил к своей трудной жизни.