У меня же от пришедшего понимания, что моим словам здесь больше не верят, сделалось так паршиво на душе, хоть в петлю лезь. Даже грызущая усыхающие мышцы бесконечная ноющая боль во всем теле отошла на второй план, заглушенная внутренним опустошением от случившегося только что предательства.
Борисыч, меж тем, несколько раз требовательно грохнув кулаком по монолиту двери, нагнулся за фонарем и щелчком кнопки погасил этот раздражающе яркий источник света, вернув в каземат привычную непроглядную черноту.
Загрохотал вставляемый с той стороны в замочную скважину ключ, последовали характерные щелчки отпираемого замка, и мрак камеры нарушил вскоре сполох электрического света, ворвавшийся из открывающегося проема.
И осознание того, что немедля необходимо предпринять, интуитивно пришло в голову само собой…
Глава 10
Глава 10
Щелчок пальцев левой руки, сложенных особым образом, и под действием активированного таланта воздух каземата вокруг меня превращается в густой вязкий кисель. Двигаться в котором (учитывая мое плачевное состояние) неожиданно оказывается даже проще, чем в обыденном варианте.
Да, протискивание тела вперед свозь этот «кисель» требует куда как больше усилий, зато теперь полностью исчез опостыливший мышечный тремор, и опасность нечаянно завалиться от неуклюжего движения в густой субстанции безвременья затухает сама собой из-за физической невозможности резкого нечаянного падения.
Отталкиваясь руками от окружающего «киселя», я с первой же попытки вполне уверенно поднимаюсь с лежанки на ноги и, по-стариковски медленно направляя каждый свой следующий шаг, «плыву» в сторону Борисыча, статуей застывшего возле почти распахнутой двери.
Ожидаемо пробудившаяся после первого же моего движения вперед мигрень раскаленной спицей вонзается в затылок. Но, до хруста стиснув остатки зубов, я продолжаю двигаться дальше к спасительному выходу из каземата сквозь лавиной нарастающую головную боль.
Десять шагов. Десять удручающе медленных, полных боли и страдания, перемещений ногами по бетонному полу. Затылок поджаривает уже не спица, там торчит здоровенный, до красна раскаленный лом, и не в силах больше сдерживать эту лютую боль, я захожусь на последнем десятом шаге в отчаянном крике (к счастью беззвучном в окружающем безвременье). Что-то теплое и липкое заливает лицо, капая и сочась одновременно из носа, ушей и глаз. Перед глазами все в красном мареве плывет и двоится.
И все же каким-то чудом я достигаю вожделенного выхода из каземата. У меня получается даже на последних крохах сил, поднырнув под рукой истукана-Борисыча, рыбкой метнуться в залитый ослепительно ярким электрическим светом коридор.
Затянувшийся в безвременье на несколько секунд прыжок заканчивается жестким столкновением с полом. От которого под пальцами рук (я успеваю это ощутить) трескается и крошится плитка. Что происходит с полом после контакта с остальными частями тела остается лишь догадываться. Грубая роба полностью скрадывает тактильные ощущения от касания плитки пола животом и коленями. А застилающий глаза яркий электрический свет превращает меня в слепого крота.
Ослепшие от яркого света глаза бесполезны. И я на ощупь, вслепую, тянусь обеими руками к источнику спасительного призыва…
Пальцы левой руки касаются холодной голой лодыжки.
И сквозь застилающую взор багровую пелену тут же проступают белые строки системного лога.
Но читать, что там написано, я уже не в состоянии.
Глава 11
Глава 11
Пробуждение мое, мягко выражаясь, оказалось крайне неприятным. Усохшие мышцы вновь дружно поприветствовали кусачей ноющей болью, с бесконтрольно запускающимся тремором то тут, то там. И к этой привычной уже болячке до кучи прибавились: зверская ломота в костях рук и ног, и засевшие в ребрах колючки, беспощадно впивающие в грудь и живот при каждом, даже самом крошечном, вздохе. Единственным же безусловно позитивным моментом стало исчезновение без следа терзающей затылок жестокой мигрени. Кровавый туман больше не застилал мой взор и, открыв глаза, впервые за трое суток я обнаружил себя сидящим не во тьме каземата, а на воле при дневном свете.