Re:Zero. Жизнь с нуля в альтернативном мире 5

— Ах да-а! Совсем запамятовал. Похоже, я должен извиниться, ведь не отрекомендовался!

Его поведение мало вязалось со словами сожаления. Человек разразился леденящим душу смехом, и на его лице возникла дружественная гримаса, словно он принял улыбку спятившего пленника за знак симпатии.

— Пред тобой греховный архиепископ Культа Ведьмы. — Он церемонно поклонился, а затем выгнул шею и устремил взгляд прямо перед собой: — Моё имя — Петельгейзе Романе-Конти, олицетворение... Лени-с!

Показывая пальцами обеих рук на Субару, Петельгейзе закатился диким смехом умалишённого. Скрежещущий хохот жутким рокотом прокатился под сводами пещеры.

3

Гогот Петельгейзе эхом отражался от холодных стен мрачной пещеры. Что его так развеселило, было неясно, однако он всё скалил окровавленные зубы и в экстатическом восторге закатывался сумасшедшим хохотом. На лице Субару, в свою очередь, тоже играла неестественная улыбка.

Железные оковы больно врезались в кожу и сдавливали кровеносные сосуды. Побелевшие руки и ноги немели, теряя чувствительность. Похоже, оказывать Субару радушный приём здесь никто не собирался.

— Ах, как потешно, правда?! Какое занима-нима-нима-нима-нимательное зрелище!!! Воистину, воистину, воистину-у-у! Мой мозг трепещет!..

Щерясь дьявольской улыбкой, Петельгейзе взмахнул искалеченной рукой и быстро нарисовал на стене кровавый узор. Жуткий образец наскальной живописи не имел никакого смысла и, по-видимому, отражал психическое нездоровье художника.

Противостояние двух безумцев, соперничающих в своём помешательстве, — истерически хихикающего Субару и хозяина этого сумасшедшего мира Петельгейзе — было прервано одной из коленопреклонённых фигур. Это была та самая долговязая тень, которая притащила сюда пленника. Приблизившись к Петельгейзе, она что-то шепнула ему на ухо. Никто, кроме хозяина, не мог расслышать шёпот, который был не громче взмаха крыльев бабочки. Петельгейзе согнал с лица дьявольскую ухмылку, прекратил кривляться и выгнул шею под прямым углом.

— Вот ка-а-ак! А-а-ах, как волнующе! Мой мозг трепещщщет!!! — проверещал он фальцетом, сохраняя при этом абсолютно серьёзное выражение лица. Затем поднёс ко рту здоровую руку и безо всяких колебаний принялся по очереди разгрызать пальцы. Раздался звук раздираемой плоти и хруст ломающихся костей.

— Как больно... Больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-о-о!!! — Петельгейзе замахал рукой с израненными пальцами, разбрызгивая повсюду капли крови. Затем он возвёл глаза к своду пещеры и довольно произнёс: — Вот она... полнота жизни-с!

Подобострастно наблюдавшая за хозяином фигура, по-прежнему стоя на коленях, вновь что-то прошептала.

— Безымянный палец левой руки ликвидирован? Ах, что за сладостное испытание! Хотя он был таким усердным... В нашем бренном мире любовь может принимать разные обличья-с!

Шух-шух-шух.

Фигура вновь что-то прошептала.

— А-а-а, так это же прекрасно! Теперь оставшиеся фаланги безымянного пальца воссоединятся со средним и указательным! Ещё-ещё-ещё-ещё целых девять пальцев! Шансов показать свою преданность ещё предостаточно!

Петельгейзе вытянул левую руку и благодарственным жестом возложил окровавленную ладонь на макушку одной из фигур. Какие чувства скрывались внутри этой дрожащей всем телом фигуры, было неизвестно, однако, казалось, она была глубоко тронута вниманием Петельгейзе.

— Именно! Испытание! Испытание! Это испытание! Всё — суть испытание, чтобы мы могли отблагодарить за оказанную нам милость! Сияй! Веди нас! Ах, мой мозг трепещет!

Брызжа слюной от восторга, Петельгейзе залился хохотом. Присутствующие на этом странном и жутком собрании явно прониклись речью оратора и принялись аплодировать.

Фигура шептала Петельгейзе настолько слабым голосом — не громче мышиной возни, — что слов было не разобрать даже в тишине пещеры. Вместе с монологами Петельгейзе это выглядело как загадочная сцена из некоего зловещего спектакля.

— И при всём при этом у нас есть он! Ах, у нас есть он!  Кстати, кто он вообще такой-с?

Петельгейзе наклонился, вывернул голову и придвинул лицо почти вплотную к Субару, обдав его запахом крови. Юноша поднял на безумца безразличный взгляд.

— Конечно, конечно-конечно-конечно-нечно-нечно! Как удивительно-о-о, как тревожно-о-о, неисповедимо-о-о... И почему именно сейчас, когда на носу испытание, именно ты, о котором нет ни слова в Евангелии?!

Шух-шух-шух.

— Драконья повозка! Ах, земляные драконы — это прекрасно! Они милы, преданны и самоотверженны! Этот вид прилежен в послушании, прилежен в работе, прилежен и трудолюбив во всём! Он изумителен-с!

Шух-шух-шух.

— Убит?! Ах, ещё одна хорошая новость! Это было неизбежно, ведь он тащил повозку. Ах, ты тоже прилежен! Молодец! Пока на моих руках есть пальцы, прилежание не иссякнет! Ах, любовь! Жизнь! Люди! Прилежание переполняет всё! — восторженно вопил Петельгейзе, выгнувшись назад так, что едва не касался затылком земли.

Его лицо сияло экстазом, когда он, словно спущенная тетива, вернулся в исходное положение.