Разврат (ЛП)

Если бы только она могла предупредить его, объяснить все. Но идея вспыхнула слишком быстро, как мелкая искра, дав легкий проблеск надежды на опасную возможность вставить палки в колеса делу Парсонса, а может, даже сунуть эту самую палку в его гигантскую задницу. Но, к сожалению, именно Северусу теперь придется расхлебывать эту кашу.

Гермиона попыталась привлечь его внимание, но он опустил глаза. Возможно, он тоже сейчас лихорадочно перебирает в голове возможные варианты побега. А может быть, он просто сдался. Это было совсем не то, что он планировал, и она это знала. На самом деле, это было последним, чего он бы хотел: снова оказаться в том кошмаре, произошедшем в Визжащей Хищине, с перспективой провести всю жизнь в качестве оборотня-раба Парсонса. Теперь она сомневалась, что он и впрямь собирался благородно принести себя в жертву: скорее, он хотел раз и навсегда обрести покой, которого теперь больше не получит.

Она с беспокойством наблюдала, как кровь медленно стекает по его бледному запястью. Раны, нанесенные оборотнем, можно залечить только с помощью измельченного в порошок серебра и бадьяна, так что они и дальше будут сильно кровоточить. В конце концов, Снейп ослабеет и не сможет сопротивляться. Если он еще не сдался, то его тело в конечном счете сдастся за него.

Гермиона, на самом деле, чувствовала себя не лучше. Ее голова была похожа на шар для боулинга, а шея – на переваренную лапшу, пытающуюся ее удержать. Она тоже потеряла большое количество крови из-за нескольких открытых глубоких ран, нанесенных оборотнем, который схватил ее. А еще сильно болело избитое и покрытое синяками тело.

Но все это, как ни странно, затмевала боль душевная: от осознания, что Северус оплакивал ее. Это не должно было иметь такого большого значения, но все же имело. Никто никогда не плакал по ней. Даже после всего, что случилось: Обливиэйта ее родителей, потери стольких друзей. Все были опечалены и изо всех сил старались пережить это каждый сам по себе.

Она притворялась, что тоже пережила, что справилась, но ее строгость и критическое отношение к окружающим скрывали за собой огромную боль. Чем более властной и требовательной она становилась, тем больше отталкивала людей. Рон быстро устал от этого, и все другие отношения разрушились по той же причине. Она убедила себя, что люди просто не соответствуют ее «высоким стандартам», но правда заключалась в том, что ее бесцеремонность и властность могли вынести только самые близкие друзья – те, кто знал ее прошлое и позволял ей так вести себя.

Вот почему, несмотря на постоянные пререкания, они были неразлучны с Джинни. Та знала худшие черты ее характера, но, вопреки всему, любила ее. Однако Гермиона никогда не думала, что то же самое может сделать для нее мужчина. Поэтому она предпочитала не заходить на их территорию и не вступать в контакт: лучше прослыть недотрогой, чем быть отвергнутой.

И вот напротив нее находится мужчина, который видел, насколько она бывает властной и придирчивой, но кажется, он не испытывает к ней отвращение из-за этого. Во всяком случае, больше не испытывает. Хотя, конечно, в последние дни Гермиона чувствовала, как эти черты постепенно исчезают в ней, будто ей уже не нужно всё и вся контролировать. Она была достаточно уверена в его способностях, чтобы следовать за ним, не задавая вопросов, и уважать его решения. А их секс не был похож ни на что испытанное ею раннее. Так свободно отдаваться кому-то было ей несвойственно, и этот опыт оказался самым раскрепощенным в ее жизни. Северус же был до смешного уверен в себе в том, что касалось секса. Но дело было не только в этом. Она чувствовала, что он не осудит ее теперешнее хрупкое «я». И он этого не сделал.

И она жаждала больше подобного опыта, с ним, с Северусом. Но взглянув на него, смиренно осевшего у стены с черными волосами, свисающими на лицо, она вдруг осознала, что не единственная здесь разглядывает его. Темные крошечные глазки Парсонса тоже жадно блуждали по телу Северуса, а язык высунулся, чтобы слизать слюну с безобразных губ, и тогда Гермиона поняла, что, возможно, она только что совершила ужасную ошибку.

Парсонс втянул воздух своим покрытым шерстью носом и снова облизал губы, продолжая пристально смотреть на Северуса, который уставился на половицы у своих ног и, казалось, ничего не замечал. Гермиона судорожно сглотнула. Парсонс тяжело дышал, высунув язык и обнажив клыки. «Нет. Только не это!» – про себя взмолилась Гермиона. Неужели он сейчас укусит Северуса? Неужели зелье подействовало на него именно так? Она вдруг поняла, что понятия не имеет, как должен вести себя охваченный похотью оборотень.

Но когда тот приблизился к пленнику, Гермиона с удивлением заметила, что поступь Парсонса кажется неуверенной, а держится он почти робко.

– Похоже, здесь жарковато, – жеманно проговорил он, и его рычащий голос заметно смягчился.