Он вышел, прикрыл за собой дверь и несколько мгновений стоял в тишине коридора. Трескотня машинки возобновилась. Успокоившись, Жером Боск вернулся в свой кабинет.
Он снова взялся за папку с документами.
Телефон справа зазвонил.
Он взглянул на часы. Было точно без двух минут двенадцать.
— Алло?
— Мосье Боск? — спросила телефонистка. — Международный вызов. Одну секунду.
Щелчок. Он услышал расстояние, по которому шел вызов, — танец электронов, пересекающих границы без паспортов, танец волн, перепрыгивающих пространство, отраженных антеннами межконтинентальных спутников над океанами, проникающих сквозь неисчислимое переплетение нитей телефонных кабелей, проложенных по дну морей.
— Алло! — произнес мужской голос. — Мосье Боск? Жером Боск?
— Да, это я.
— Оскар Вильденштейн. Я говорю с вами с Багамских островов. Только что прочел вашу последнюю книгу — «Как в бесконечном саду». Хорошо, превосходно, дорогой мой, очень оригинально.
Это был внушительный голос, мужественный, уверенный, с легким иностранным акцентом, то ли итальянским, то ли американским, но скорее с итало-американским. Голос, от которого пахло дорогими сигарами, голос человека, одетого в белый смокинг, который говорил, сидя у прохладного бассейна под чистым лазурным небом, еще не опаленным яростью солнца.
— Весьма вам признателен, — сказал Жером Боск.
— Я читал всю ночь. Не мог оторваться. Хочу сделать из этого кинофильм. С Барбарой Силвер в главной роли. Вы ее знаете? Прекрасно. Я хочу вас видеть. Чем вы сейчас заняты?
— Я работаю в конторе, — сказал Жером Боск.
— Вы можете уволиться? Отлично. Садитесь в самолет, аэродром Париж-Орли, четыре часа по вашему времени. Погодите… Мне подсказывают: четыре тридцать. Я заказываю билет. Мой агент в Европе проводит вас до аэропорта. С собой брать ничего не надо. В Нассо найдется все, что нужно.
— Я бы хотел подумать.
— Подумать? Подумать, конечно, надо. Я не могу вам сказать все по телефону. Подробности мы обсудим завтра утром за завтраком. Барбара мечтает с вами познакомиться и места себе не находит. Она сейчас возьмется за вашу книгу. Обещает прочесть ее к завтрашнему утру. Трудные места я ей сам переведу. Наташа тоже хочет вас видеть. И Сибилла, и Мерриел, ну, это уж слишком…
Голос как бы удалился. Но, Жером Боск услышал смех женщин, затем голос Вильденштейна, не такой громкий, но вполне отчетливый, словно он говорил из соседней комнаты: «No, you can't speak to him just now!»[2]
— Они совсем сошли с ума. Что-то удивительное! Они хотят говорить с вами немедленно. Но это невозможно. Я им сказал, чтобы подождали до завтра. Хардинг или Харди, я уже не помню, в общем мой представитель в Европе, он обо всем позаботится. Я рад, что смог поболтать с вами. До завтра. Domani. Manana[3].
— Всего хорошего, — проговорил Жером Боск ослабевшим голосом.
«Который час там, на Багамах? — подумал он. — Часов шесть-семь утра. Наверное, он и вправду читал всю ночь напролет. Читал роман, который невозможно адаптировать для кино. Разве что я это сделаю сам. В конечном счете только я знаю, что я в него вложил, что внес. Он понял: все его сценаристы обломают себе на этом зубы. Это большой человек. Плодотворная работа, блестящая карьера. Две виллы, Ибица и Акапулько».
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал он.
Секретарша остановилась на пороге со странным выражением лица. В руках у нее был клочок бумаги.
— Вам звонили, мосье Боск, пока вы разговаривали по другому телефону. Меня просили передать.
— Что передать? — радостно спросил Жером Боск.
— Я не совсем поняла. Слышимость была скверная. Видимо, кто-то звонил очень издалека. Вы уж извините, мосье Боск.
— Так в чем дело?
— Я разобрала только несколько слов. Он сказал: «Ужасно… ужасно», — два или три раза, а потом — «ненастье»… или «несчастье». Вот, я записала…
— Он не сказал, кто звонил?
— Нет, мосье Боск, он не оставил своего номера. Надеюсь, он перезвонит. Надеюсь, в вашей семье не случилось ничего страшного. Ненастье… несчастье… господи, нет ничего легче, как попасть в такую погоду под машину!
— Я думаю, нам беспокоиться не о чем, — сказал Жером Боск, пододвигая к себе принесенный секретаршей листок бумаги. Взгляд его пробежал по стенографическим иероглифам, затем задержался на трех расшифрованных ниже словах: «Ужасно… ужасно… ненастье».
В последнем слове буква «н» была подчеркнута, а наверху со знаком вопроса поставлено «сч».
— Спасибо, мадам Дюпор. Не беспокойтесь. Я не знаю, с кем бы из моих близких могло случиться несчастье. Таких у меня уже нет.
— Может быть, не туда попали?
— Конечно, не туда попали.
— Ну, тогда я пошла обедать, мосье Боск.
— Приятного аппетита.
Когда она закрыла за собой дверь, он подумал, стоит ли ему подождать, чтобы она ушла, или сразу выйти самому? Обычно они договаривались, чтобы кто-то оставался на случай, если будут срочные звонки. Но сейчас было время отпусков. Вряд ли кто-нибудь позвонит.
Разве что один из этих двух голосов.