Развилка

Старший Погиба квартировал в ста метрах от штаба, в добротном каменном доме дореволюционной постройки. Во дворе хорошо вооруженные казаки, сразу видно, что бывалые и подготовлены не хуже диверсантов «Фалширма». Я был в казачьей справе, которая сохранилась еще со времени службы в полку Кононова. Назвал себя и меня сразу провели в дом.

Дядька Кондрат сидел в просторном зале, за накрытым столом. Лицо серое, словно он долго болел или сильно вымотался. Перед ним бутылка водки и уже наполненный гранчак, граненый стакан. А напротив него средних лет подтянутый казачина в черкеске. Они о чем-то разговаривали, но, увидев меня, замолчали.

Взгляд старшего родственника скользнул по мне, а потом он с развязностью, которая присутствует у всех выпивших людей на ранней стадии опьянения, слегка улыбнулся и спросил:

— Андрей, ты что ли?

— Он самый, — я снял папаху, рукавом гимнастерки смахнул со лба пот и кивнул ему: — Здрав будь, дядька.

— Присаживайся, — кивком он указал на свободный стул, а затем посмотрел на казака в черкеске и представил меня: — Это племяш мой, Андрей Погиба. Детдомовский. Раньше за красногадов воевал. Потом у Кононова в полку служил.

Казак в черкеске повернулся ко мне и назвал себя:

— Сотник Беспалов, Отдельная Особая горная сотня.

— Хорунжий Погиба, офицер по особым поручениям при штабе Казачьих Формирований.

Мы с Беспаловым пожали руки, я присел и дядька усмехнулся:

— Растешь, племяш. Давно при штабе?

— Пять дней.

— А до того, где был?

— А ты не знаешь?

— Нет, я тебя из вида потерял.

Можно было отмолчаться, но я решил показать, что тоже не простак:

— Я был там, куда меня с твоей подачи отослали, дядька. Сначала в школе Абвера, а потом в отряде «Фалширм».

Кондрат мотнул головой, налил в чистый стакан водки и поставил передо мной:

— Давай, Андрей, выпьем. У нас сегодня поминки.

Родственник мелко перекрестил стакан, и мы с Беспаловым повторили его движение. После чего выпили. Как водится, молча. Кого поминаем, я не спросил. Растерялся и не ожидал ничего подобного.

Выпили и закусили, а затем Беспалов поднялся и сказал Кондрату:

— Значит, договорились?

— Да, — ответил он.

— Добро. Завтра встретимся.

— Буду ждать.

Беспалов кивнул мне и вышел. Мы остались вдвоем и Кондрат тяжко вздохнул:

— Эх, жизнь наша казацкая. Как в старой мудрой присказке.

— Какой именно? — спросил я.

— Слава казачья, а жизнь собачья.

— Понятно, — сказал я, хотя, на самом деле, ничего не понимал. — Кого хоть поминаем?

— Друга моего, Якова. Мы с ним в Первую Мировую в одном батальоне служили. Гарный казак был и помер геройски, в бою, прикрывая товарищей.

— Давно?

— Позавчера.

— А как погиб?

— Я его пристрелил… — Кондрат помедлил и пояснил: — Он за большевиков воевать пошел, когда Гражданская началась, соблазнился их посулами. Мы с ним с той поры не встречались, а позавчера пересеклись. Про казачий корпус, который коммунисты из кубанских казаков собрали, слыхал?

— Да, 17-й кавалерийский казачий корпус.

— Он самый. Мы разгромили их 10-ю кавалерийскую дивизию, когда Святой Крест занимали, и отогнали. Но небольшие группы рассыпались по окрестностям. Вычистили их быстро. Казаки, кто не дурак, сами к нам приходили и сдавались. Они про одну такую группу и рассказали. Я оказался рядом и накрыл недобитков. К берегу реки их прижал. Почти всех из пулеметов покосили, немногие ушли и решили вплавь на другой берег перебраться. Яшка остался их прикрывать, последний был. Знать бы, что это он, может, попытался с ним поговорить. Но в бою не до того, чтобы лица разглядывать. Шлепнул я его, а потом пригляделся и не по себе стало. Вот понимаю, что он падла и предатель, за большевиков воевал и на смерть наших родных, которых комиссары уничтожали, глаза закрывал. А все равно не по себе.

— Ясно.

— Да чего тебе может быть ясно!? — взвился Кондрат. — Молоко на губах еще не обсохло!

Я тоже вскипел:

— А ты меня на горло не бери! Я не в санатории вырос, и повоевать уже успел! Знаю, что такое смерть и как друзей терять!

Дядька побагровел лицом и я подумал, что сейчас он кинется в драку. Однако Кондрат быстро успокоился и, махнув рукой, присел.

— Наша порода, — на его губах появилась печальная улыбка. — Молодец, за словом в карман не лезешь и характер показать можешь. Давай еще по одной выпьем, за встречу?

— Можно, — согласился я.

Снова выпили и стали разговаривать уже по делу. Кондрата интересовали мои похождения, и зачем я прибыл в Святой Крест. Я все рассказал и объяснил. Хотел достать копию Конституции, но дядька сказал, что уже читал ее. Еще в 1918 году, когда судьба занесла его на Дон. В общем и целом, идея создания Казакии, как бы она ни называлась, ему нравилась.